Дядька Обелиск, осторожненько подталкивая Шпиня к лестнице, бормотал себе под нос: «Шпиньопшо… Шпиньопшон… тьфу!»
Гриша не знал, плакать ему или смеяться. Один француз написал книгу «Философия смеха и плача», в которой говорится, что в момент смеха высвобождается избыток нервной энергии. Если бы Гриша знал об этом избытке, он мог бы попробовать применить его при копании свеклы, в кормопроизводстве или, по крайней мере, во взаимоотношениях с Дашунькой. Но, не владея иностранными языками, он не мог читать всего написанного о смехе и слезах, единственное, что мог, это махнуть рукой вслед Шпиню и добродушно промолвить:
— Вот гадство!
После этого позвонил Зиньке Федоровне, чтобы узнать, как идет уборка кукурузы, но Зинька Федоровна сказала, что сегодня с утра она занимается не кукурузой, а колесом на столбе.
— Колесом на столбе? — удивился Гриша.
— А ты такой святой да божий, что и не знаешь ничего! Разве это не ты втащил старое колесо «Беларуси» на бетонный столб возле чайной, чтобы там аисты гнездились? Столб стоит, лампы дневного освещения на нем горят, гнездо, украшенное вербовыми веточками, торчит на столбе, аисты там не гнездятся, а у меня комиссия по этому колесу!
Гриша не поверил.
— Не может быть, Зинька Федоровна!
— А ты прискачи, посмотри да послушай!
— И что же они говорят?
— Что, что? Шьют мне разбазаривание сельхозтехники.
— Но ведь это колесо выбраковано!
— Попробуй докажи. Колесо вверху, а комиссия внизу.
— Зинька Федоровна, — крикнул в трубку Гриша. — Я сейчас прибуду и рассею все сомнения и подозрения!
— Рассей, рассей, — похмыкала многомудрая Зинька Федоровна.
Гриша направился к Ганне Афанасьевне предупредить, где его можно найти в случае необходимости, но тут возник дядька Обелиск, запыхавшийся и очумевший, молча раскинул руки, потом показал вниз.
— Проводили? — спросил Гриша.
— Этого вытолкал, а уже новые нагрянули и требуют вас.
— Кто? Где?
— Не говорят кто, а бегают по двору перед сельсоветом и требуют!
— Сколько их?
— Двое.
— Хотя бы откуда они?
— Наверное, издалека, потому что запыхавшиеся и потные.
«Ну, гадство! — подумал Гриша. — Когда же закончится эта шпиньопшония?»
Он шел за дядькой Обелиском как вол под обух. Казалось, все уже видел за эти несколько месяцев, всего испытал, но такого…
Вокруг клумбы, лелеемой Ганной Афанасьевной, бегали двое лысых мужчин в спортивных костюмах (как у Пшоня, как у Пшоня!), выпячивая грудь, сгибая калачиками руки, раздувая ноздри, разметывая веселоярскую гальку новенькими импортными кроссовками, которые веселоярцам еще и не снились.