— Господи, Лара. Я всего лишь споткнулся. Обо что-то на дороге, может о корень дерева и упал. А Валери умерла. — Он испустил горький смех. — Кто-то однажды сказал, что жизнь — это череда несчастных случаев, приводящих к смерти.
— О, Кит, я так сожалею, — спокойно произнесла я.
В комнате повисли его прошлые воспоминания. Я чувствовала, что он с трудом сдерживается. И я ничего не могла поделать, поскольку слезы струились у меня по щекам.
Кит встал и прошелся по комнате раз, другой.
— Вау, мы бултыхнулись здесь в серьезное дерьмо.
Я не знала, как реагировать, поэтому сказала первое, что пришло на ум:
— Я могу тебе увидеть?
Кит тут же остановился.
Я протянула руки.
— Могу я... могу я дотронуться до твоего лица? Я все время интересно, как ты выглядишь.
— Почему сейчас?
— Я бы хотела увидеть лицо человека, в доме которого проведу ночь.
Он, словно замороженный, стоял посредине комнаты, а потом сказал:
— Валери спасла мне жизнь, приняв на себя основной удар взрыва, но не весь. У меня остались ужасные шрамы, Лара. — Он казался настороженным и отстраненным, словно ожидая, что я откажусь дотрагиваться до него.
— А разве не у всех так? Твои просто более заметны, чем у большинства людей, — тихо ответила я.
— Ты прямо как психолог.
Я молча опустила голову, смутившись, что попросила его о столь личном. Я никогда раньше не совершала ничего такого, настолько смелого.
Потом я услышала, как он подошел ко мне. Шаги были тихими, но решительными. Он опустился на колени перед диваном.
— Я позволю тебе увидеть мои шрамы, если ты позволишь мне увидеть твои глаза.
Я сняла очки и положила их на колени.
— У тебя совершенно нормальные глаза. Почему ты их прячешь? — в его голосе слышалась теплота, его голос стал каким-то глубоким.
— Отец купил их мне. Думаю, он боялся, что кто-нибудь скажет что-то оскорбительное о моих глазах.
— Оскорбительное? — удивился он. — Они такие, — он помолчал, — привлекательные. Они такие прекрасные, как молочно-голубой мрамор. Когда ты приходишь ко мне, мне бы хотелось, чтобы ты не надевала очки.
Я молча кивнула. Никто никогда не говорил мне, что мои глаза красивые. Даже мама, а я знаю, никто не любил меня больше, чем она.
Он взял мои руки в свои, его руки были теплыми. Медленно он поднял наши руки к своему лицу, ко лбу. Кожа у него на лице была еще горячее, чем его руки, как будто он покраснел.
Осторожно, я пробежала кончиками пальцев по его горячей коже. У него был широкий лоб, гладкий. Прямые, шелковистые волосы падали на него. Брови были густыми, нос большой с горбинкой. Возможно, был когда-то сломан. Его ресницы были удивительно короткими и острыми. На щеках была вечерняя щетина. А его губы были потрясающе мягкими и полными, особенно нижняя губа, и шрамы — я обнаружила их на левой стороне лица. От внешнего угла глаза тянулись вниз к подбородку. Они были гладкими и выпирающими, как бы выгравированные болью и страданием. Я была очарована ими, слегка их очерчивая одним пальцем.