Происшествие в Тургаевке
Летнее деревенское утро… Уже не раннее, еще не позднее. Впрочем, это для кого как. Горожанам, дачникам, можно еще и поспать. У тех, у кого корова, утро началось давно.
Тихонько звякает щеколда, скрипит калитка… Топ-топ, топ-топ — грузная старушечья перевалочка по дощатой дорожке от ворот, через двор, к крыльцу.
Выцветший голубой платок с почти неприметным горошком, бордовая трикотажная кофтенка, двухлитровая банка с парным молоком зажата ладонями снизу-сверху.
И вдруг словно спотыкается шустрая старушка у порога.
— Господи!.. Чтой-то?!
Чуть было банку не выпустила из рук, хотя, впрочем, выронила бы ее навряд ли — сохранный крестьянский инстинкт держит нервы в узде. Но явно и не на шутку перепугало Евдокию Игнатьевну Сазонову темно-красно-коричневое пятно, размазанное на ступеньках. Это кровь! Кровь, а никак не глинистая грязь и не краска. Не обознаешься, как-никак за жизнь столько петухов да свинок перерезано было в этом дворе.
Постояв, она все-таки решается подняться по ступенькам и надавить локтем на дверь.
Не заперта!
Придержав дверь полуоткрытой, она просовывает голову в сенки и негромко зовет:
— Хвеликс Михалыч!
В доме тихо.
— Хвеликс Михалыч, никак спишь?
Молчание…
Все же в храбрости бабке Сазонихе не откажешь. Она прижимает банку к груди, медленно отворяет настежь дверь и входит. В кухне, она же передняя комната, никого. И ничего такого, чего не было бы вчера-позавчера. Бабка вбирает голову в плечи, прислушивается: не храпит ли квартирант в спальне? Не слышно. С опаской приотворяет дверь, заглядывает…
— Ой, мамочки мои!
Банка скользит из рук и чуть ли не грохается на пол. Но — чуть. Евдокия Игнатьевна опрометью бежит на крыльцо, тяжелой рысцой трусит через двор.
— Женечка! — задышливо зовет она, выпадая на улицу из калитки.
— Чего, баб Дуся? — откликается, тормозя и останавливая велосипед, белоголовый подросток в безрукавой тельняшке и шортах.
— Женечка! — голос Сазоновой срывается на тонкий умоляющий крик. Ехай скорей к Степанычевым!.. У них зять с Самары приехал… С телефонной трубкой… В милицию, скажи, чтоб звонили!.. Никак жильца моего зарезали, все в кровище…
Господи, помилуй! Ой да скорей же ты, милый!
— Во-о как?! — изумляется Женечка, скорей обрадованно, чем испуганно. — Я щас, щас!
Евдокия Игнатьевна тяжело ковыляет к лавочке. Всего десяток шагов, а ведь еле-еле… Садится, ставит банку рядом с собой и только сейчас ощущает, как злобно ноют ее больные ноги.
* * *
Вот беглый пересказ официальных документов, зафиксировавших события, связанные с чрезвычайным происшествием в селе Тургаевка.