|
| The important thing is character. | Главное - это характер. |
| It's my character I've got to mould. | Именно характер мне предстоит выковать. |
| I'm sure one can do anything with oneself if one tries. | Я уверен, если постараться, можно сделать с собой что угодно. |
| It's only a matter of will. | Все дело в силе воли. |
| I've got to train myself so that I'm indifferent to insult, neglect and ridicule. | Мне надо так себя натренировать, чтобы меня не задевали ни оскорбление, ни равнодушие, ни насмешка. |
| I've got to acquire a spiritual aloofness so complete that if they put me in prison I shall feel myself as free as a bird in the air. | Мне надо достичь такой полной духовной отчужденности, чтобы, даже если меня посадят, я и в тюрьме чувствовал себя свободным как птица. |
| I've got to make myself so strong that when I make mistakes I am unshaken, but profit by them to act rightly. | Мне надо обрести такую силу, чтобы, совершая ошибки, я не пошатнулся, а учился на них. |
| I've got to make myself so hard that not only can I resist the temptation to be pitiful, but I don't even feel p>ity. | Мне надо обрести такую безжалостность, чтобы не только противостоять искушению пожалеть кого-то, но вовсе не испытывать жалости. |
| I've got to wring out of my heart the possibility of love." | Мне надо вырвать из сердца способность любить. |
| "Why?" | - Почему? |
| "I can't afford to let my judgement be clouded by any feeling that I might have for a human being. | - Я не могу себе позволить, чтобы на мои суждения влияло какое бы то ни было чувство к кому-либо из людей. |
| You are the only person I've ever cared for in the world, Charley. | В целом свете только тебя я и любил, Чарли. |
| I shan't rest till I know in my bones that if it were necessary to put you against a wall and shoot you with my own hands I could do it without a moment's hesitation and without a moment's regret." | И до тех пор не успокоюсь, пока до мозга костей не проникнусь уверенностью, что, если придет нужда поставить тебя к стенке и расстрелять, я сам без всяких колебаний и сожалений тебя пристрелю. |
| Simon's eyes had a dark opaqueness which reminded you of an old mirror, in a deserted house, from which the quick-silver was worn away, so that when you looked in it you saw, not yourself, but a sombre depth in which seemed to lurk the reflections of long past events and passions long since dead and yet in some terrifying way tremulous still with a borrowed and mysterious life. | Глаза его словно затянула темная дымка, какая бывает на старом зеркале в покинутом доме; ртутная амальгама на нем потускнела, и когда смотришься в него, видишь не себя, но темную глубину, где словно таятся отраженья событий и страстей далекого прошлого, давно уже отпылавших и, однако, неким путающим образом доныне трепещущих загадочной заемной жизнью. |