Для предстоявшей работы требовался топор и сменная одежда. Не испачкаться от такой работенки было невозможно. В детстве отец дважды в год брал его с собой в хижину в Мэне, там была дровяная печь, и Берт всегда вызывался колоть напиленные дрова на мелкие полешки. Ему нравилось наносить выверенный удар, нравилось, как топор вонзался в древесину и расщеплял полено сверху донизу, не застряв, нравился звук раскалывающегося полена. Он научился вонзать топор с такой силой, чтобы потом не надо было, высвобождая его, придерживать полено ногой. Для этого требовался правильный расчет.
Сейчас задача была немного другой, но принцип оставался тем же. Сильный замах, соприкосновение в нужном месте, чистый разрез. Опасность, что топор застрянет, отсутствовала, вот только звук нравился ему гораздо меньше. Звук получался скорее тошнотворный. Никакой радости занятие не доставляло. Просто иногда приходится что-то делать через силу – во всяком случае, пока твой босс – Винс Флеминг.
Берт занес топор над головой и с силой опустил, описав безупречную дугу. Переместился примерно на фут и нанес новый удар. Даже при выключенном моторе о тишине приходилось только мечтать. Он подъехал к самому свинарнику, и поднятый им шум разбудил хрюшек. Теперь они пыхтели, хрюкали, терлись друг об друга и о забор – знали, что скоро получат угощение. Берт бросил им в загон несколько кусков.
– Жрите, толстяки!
Он в очередной раз занес топор над головой, рассчитывая ударить посильнее, но тут зазвонил телефон.
– Черт!
Нельзя было подождать? Он поставил топор на землю, топорищем к бамперу «бьюика», достал из кармана телефон, испачкав кровью экран, но не так сильно, чтобы не разглядеть, кто звонит. Звонили из дому. Джабба. Берт прижал телефон к уху:
– Что, Джанин?
– Ты где?
– Работаю.
– Знаешь, который час? – спросила она.
– Примерно.
– Ты обещал вернуться к десяти. Мол, быстренько перетрете с Винсом, и все.
– Пришлось тут кое-чем заняться, – произнес Берт.
– Ты забыл? – выпалила она.
– О чем?
– Про встречу? В десять?
Как такое забудешь? Целую неделю она ему об этом напоминала. Месяц назад они переселили Брэнду, мать Джанин, в дом престарелых в Ориндже, но затея не удалась. Брэнда никому не давала житья. Ей не нравилась еда, и она в знак протеста разбрасывала ее по полу столовой. Обвиняла персонал в воровстве, хотя не могла уточнить, чего именно. Жульничала, играя в карты с «заключенными», как она называла других стариков. Распихивала людей в инвалидных колясках, чтобы первой зайти в лифт.
Руководство дома престарелых выставило целый список претензий и потребовало забрать ее. Джанин решила, что в своей квартире мать больше жить не сможет и ее придется взять к себе. Берт возражал, но Джанин не желала ничего слышать.