— Здравствуй! Отец дома?
Он даже бровью не повел и продолжал смотреть на меня все с тем же выражением.
— Нет. Отец умер, — сказал он.
Я охнула и на секунду потеряла равновесие: от резкой перемены температуры у меня немного кружилась голова. Время как будто замедлилось; мне было нечего сказать, но уйти или хотя бы отвернуться я не могла. Он по-прежнему стоял в дверях.
Простояв так несколько секунд, которые показались мне часами, я решила, что он, может быть, старше, чем я подумала. У него были темные круги под глазами и едва заметная сеточка морщин.
— Тебе действительно всего пятнадцать лет? — спросила я, как будто он мне сообщил свой возраст.
— Мне двадцать шесть, — мрачно сказал он.
Я вздрогнула и, словно его ответ внезапно ускорил течение времени, в одно мгновение выпалила, что я из Сеймурского института, ничего не продаю, стараюсь улучшать товары, хочу задать всего лишь несколько простых вопросов, а именно: сколько он выпивает пива за неделю; тараторя все это, я думала про себя, что, судя по его виду, он пьет одну только воду и ест только черствый хлеб, который ему иногда бросают в его темницу. Он все же проявлял ко мне мрачный интерес (такой интерес может проявить прохожий к мертвой собаке), поэтому я протянула ему карточку со шкалой потребления пива и попросила указать свой номер. С минуту он глядел на карточку, перевернул ее, посмотрел оборотную сторону, на которой ничего не было написано, закрыл глаза и сказал: «Номер шесть».
То есть от семи до десяти бутылок в неделю, — достаточно для того, чтобы продолжать интервью. Я сообщила ему об этом.
— Тогда заходите, — сказал он.
Переступив порог и услышав, как дверь с деревянным стуком закрылась за мной, я почувствовала легкую тревогу.
Мы оказались в небольшой квадратной гостиной, из которой одна дверь вела в крошечную кухню, а вторая в коридор, куда выходили спальни. Небольшое окно гостиной закрывали жалюзи, создававшие в комнате полутьму. Насколько можно было судить при таком освещении, стены гостиной были выкрашены в белый цвет, на них не висело ни одной картины. Пол устилал очень хороший персидский ковер с замысловатым узором бордовых, зеленых и фиолетовых завитушек и соцветий — лучшего качества, пожалуй, чем ковер нашей хозяйки, который достался ей от дедушки с отцовской стороны. Одну стену сплошь закрывали книги, стоящие на полках, которые были сделаны из простых досок, положенных на кирпичи. И еще в комнате стояли три старинных кресла, огромных и мягких. Одно было обито красным плюшем, другое — вытертой зеленоватой парчой и третье — чем-то линяло-лиловым; возле каждого кресла стоял торшер. Повсюду валялись бумаги, тетрадки, книги, открытые и перевернутые обложкой вверх, и книги с торчащими из них карандашами и закладками.