Майки смотрел на дядю с интересом, и он слегка похлопал его по груди.
– У тебя внутри тоже есть нечто такое, что не стыдно показать окружающим. Рабочие откололи этот кусок мрамора от большой плиты и выбросили в мусорную кучу, потому что они не знали, что заключено внутри. Они не умели видеть так, как видел Микеланджело. Если бы среди них оказался хоть один достаточно зоркий человек, он бы разглядел заключенное в мраморе чудо, которое старается поскорее выбраться наружу. Такое же чудо есть и в тебе… жаль только, что жизнь работает в основном молотком и зубилом. Конечно, мне хотелось бы, чтобы было по-другому, но… – Дядя достал из кармана кусок мягкой фланели и, развернув, положил на колени Майки. – Главное – помнить, что наступит черед и для бархотки.
Майки пристально смотрел на него, явно ожидая продолжения, но дядя уже сказал все что хотел, и только крепко прижал мальчика к себе. Еще некоторое время мы сидели молча, глядя, как танцуют в тумане светлячки, потом на крыльцо вышла тетя Лорна, которая, по-моему, подслушивала за сетчатой дверью, и протянула мне стеклянную банку с крышкой, в которой было пробито несколько отверстий.
Спустившись с крыльца, я направился к пастбищу и вскоре уже прыгал по траве, хватая руками живые звезды. Майки, склонив голову, внимательно наблюдал за мной. Вскоре моя стеклянная банка засветилась, как сигнальный фонарь на бакене посреди реки, и следующий час мы носились по пастбищу уже втроем, включая дядю. Под конец мы основательно запыхались и выбились из сил, но зато сумели упрятать в нашу банку добрую половину Млечного Пути.
Когда мы уже укладывали Майки в постель, дядя поставил банку рядом с ним на столик, где она каждые несколько секунд вспыхивала, как метеор в ночном небе. В дверях мы задержались, и дядя шепотом спросил:
– Ты скажешь или я?
– Думаю, ему хотелось бы, чтобы это был ты.
Дядя на цыпочках вернулся в комнату и, присев рядом с кроватью, заглянул в стекло, а я замер на пороге своей бывшей комнаты, приготовившись слушать и запоминать.
– Ты никогда не задумывался, почему Бог сделал так, чтобы у светлячков светилась именно задница? – раздался в темноте дядин шепот.
Я покачал головой и улыбнулся. Все-таки смех – лучшее лекарство от боли.
* * *
Внезапно мне очень захотелось оказаться на своей яхте, поэтому я снял с крючка ключи от машины и направился к выходу. Я был уже около «Викки», когда позади скрипнула, открываясь, сетчатая дверь. Сев в кабину, я завел мотор, но трогаться с места не спешил. Ждать мне пришлось недолго. Подойдя к машине, дядя прислонился к крылу и взглянул на меня, ожидая, пока я спущу на него оставшихся собак. Я все еще злился, это правда, но, посмотрев на дядю – на его пожелтевшую футболку, на сожженную солнцем шею, на покрытые веснушками руки и честное лицо, – я почувствовал стыд. Да, я был готов выместить свое дурное настроение на ком угодно, но только не на нем.