Укрощение красного коня (Яковлева) - страница 60

На шум уже бежала больничная сестра в белом колпаке. Недобро глянула на обоих, скрылась в палате.

Зайцев вполне понял Самойлова. Но.

– Так нельзя.

– Так только и надо! – брызнул слюной Самойлов. – Нытьем ей не поможешь! Если она вот так, значит, бандиты эти своего достигли! Значит, сдалась! Значит, все мы зря! Они победили! Значит, на хрен все это.

– Угомонись, Самойлов! Угомонись.

– Да я бы падаль эту, сволоту эту сам бы без всякого суда своей рукой перестрелял…

– Я тоже, – честно признался Зайцев. – Я тоже. Но нет такого «я», нет «мы». Есть правосудие.

– Болтовня!

– Иначе мы от них ничем отличаться не будем. Ничем. Такое же зверье.

Лицо Самойлова налилось красным. Он только пыхтел.

– Ну, Самойлов… Ну!

– А она… Неужели она не понимает?..

Он помотал головой. Обмяк. Зайцев толкнул его к подоконнику, хлопнул по плечу.

– Я сейчас.

Он тихо притворил за собой дверь палаты. Сестра щелкала ногтем по шприцу с мутной жидкостью. Бросила на Зайцева уничижительный взгляд. Неодобрительно качнула головой. Но ничего не сказала. Выпростала, вытянула безвольную белую руку Петровой, перетянутую резиновым шнуром. Нашла иглой вену.

Зайцев принялся собирать с пола карточки. Старался при этом не встречаться с ними взглядом. Современная наука давно развеяла старинную немарксистскую теорию криминалиста Ломброзо о том, что есть якобы «тип преступника» и будущих нарушителей закона можно вычислить по внешности. Но здесь Зайцев должен был признать, что в теории Ломброзо что-то есть: морды были те еще. Снимки вопили: виновен!

Зайцев невольно задержал взгляд на последнем. Все черты лица на месте, но будто чуть расползлись, словно природе не хватило последнего усилия, чтобы получился человек. Вышел монстр. И ведь наверняка никакой мистики, сплошная химия да биология – алкоголь в трех поколениях. Спросить бы вот хоть эту медсестру.

Но безбровый – из-за низко надвинутого колпака – взгляд быстро велел ему убираться.


Самойлова он нашел на лестнице. У значка «Просьба не плевать и не курить». Самойлов дымил, часто и глубоко затягиваясь. Лестница, благо, была пуста.

– Значит, будет и пятый раз, – сказал Зайцев.

Самойлов выдул из ноздрей два сизых клыка дыма. Фыркнул.

– Давить эту сволоту надо. На месте. А не судить.

Зайцев сел на подоконник, положил папку на колени.

– Так ведь давим, Самойлов. – Он приподнял папку. – Тут трети вышка светит, если не половине. Остальные на строгач пойдут. Считай, никогда уже в общество не вернутся. Не надо было на нее орать.

Самойлов цыкнул в урну, следом полетел окурок.

– Глянь, Зайцев: знак нельзя, а урна стоит. Значит, не верят в человека, а? Они этой урной уже на правонарушение толкают.