Но в том-то и дело, что не все. Этих отобрали жильцы, которые давно выучили шпану в лицо. Но кто из них по факту напал на Петрову?
По факту там в палате потерпевшая, Мария Николаевна Петрова, работница завода, 1914 года рождения, просто потрогала рукой воздух, потом неровный край волос. Будто с удивлением привыкая не к новой прическе – к новому телу. А потом легла. Укрылась одеялом до самого подбородка. И закрыла глаза.
Вот и все.
Но все-таки не свернулась в позе эмбриона. Не накрылась с головой. Не отвернулась спиной к миру.
И Зайцев просто собрал фотографии. Вышел из палаты. Притворил за собой дверь.
– Закончили? Завтра в то же время? – спросила медсестра, дежурившая в коридоре. Лампа под зеленым абажуром была зажжена. От этого казалось, что уже наступил вечер.
– Завтра не надобно. Закончили, – ответил ей Зайцев.
Вот и все факты.
Он не сразу заметил, что треск машинки возле уха стих.
– Ну? – позвала телефонная трубка. – Готов. Диктуй.
Зайцев стал перебирать снимки в обратном порядке. Решать судьбы? Да, именно так. Рассудок говорил ему, что ошибки все равно не будет: каждый из этих и так давно уже гулял на свободе лишнее. Каждый, по правде сказать, зря коптил небо. Сейчас не виноват – завтра будет. И все равно Зайцеву стало жутковато.
– Шестнадцать, – закрыл глаза и начал диктовать он. Трубка ответила двумя выстрелами: Самойлов тотчас печатал результат.
– Тринадцать. Восемь, – диктовал Зайцев.
В дверь просунулся Крачкин. Сделал какие-то жесты, пошевелил губами.
– Погоди, Самойлов. – Зайцев прикрыл трубку рукой. – Что?
Крачкин вошел. Шлепнул на стол папку.
– Пальчики твои. Остались пустяки. Парные найти. И сбросить.
– В смысле?
– Ты в детстве не играл? «Черный кот» называется.
– Че-го?
– А, ну да, молодо-зелено.
Зайцев открыл папку. И чуть не выронил трубку. Синие буквы: копии заключения. Пояснительные рисунки. С какого-то перепугу Крачкин сделал то, о чем его попросил Зайцев. Что к его текущим задачам и делам вовсе не относилось. Обработал пальчики, собранные с грузового вагона, в котором ехал в Питер рысистый чемпион жеребец Пряник.
– Крачкин, а гильзы? Гильзы ты посмотрел? – крикнул он. Но Крачкин уже вышел.
– Ку-ку, – позвал в трубке Самойлов. – Какие гильзы?
– Никакие.
– Тогда поехали.
Зайцев почувствовал, как в груди будто опять набухает пузырь. А вдруг кто-то из них все-таки не виновен? Все-таки не был там тогда?
– Диктуй, – напомнил Самойлов.
– Погоди, – остановил его Зайцев. – Понимаешь…
Но вспомнил ощущение косы в руке. Сомнение лопнуло, как вонючий пузырь грязи.
– Девятый.
– Ты же уже сказал «восьмой».