— Добрый вечер, сэр. Мой фамилия Стоквелл, я английский коммивояжер…
«Английский — это уже плохо, — подумал Николай. — Хотя, если бы был шпион, вряд ли представился бы и пошел на контакт так открыто с солдатом».
— Я увидел, что Вы обнаружили мое присутствие, и потому, во избежание несчастного случая, решил раскрыть себя.
— Так зачем Вы меня преследовали?
— Это получилось случайно, поверьте. В окрестностях того дома, где Вы гостили, живет мой друг — он из местных баев. Наши маршруты пересеклись, и только. Не ищите в этом подвоха.
— Зачем в таком случае потребовалось начинать диалог? Что Вы от меня хотите?
— Вам правду сказать?
— Конечно.
— А Вы всегда говорите правду?
— Стараюсь.
— А Вы скажете своему командованию, что делите стол с лидером басмачей?
— Пфф, — Николай рассмеялся. — Моему командованию глубоко плевать, с кем я его здесь делю… — Он снова чуть было не сказал что-то вроде: «В этой сказке», но опять осекся — надо было дать англичанину выговориться, он мог быть носителем стратегической информации.
— Что ж, — развел руками Стоквелл. — Тогда сформулирую свое желание без угроз и намеков…
— Сделайте милость.
— Понимаете, мне бы очень хотелось, чтобы Вы… ответили на несколько моих вопросов…
— Не обещаю, но постараюсь. Задавайте.
— Про вас и вашу группу говорят, что вы чуть ли не всадники Апокалипсиса. Сам Фрунзе рекомендовал Энверу-паше присмотреться к вам повнимательнее…
— Вы такой же коммивояжер как я инопланетянин.
— Приятно иметь дело с понимающим человеком. Так вот — кто вы?
— Почему, если об этом не знал сам Фрунзе, об этом должны знать вы?
— Хотя бы потому, что мы делаем общее дело.
— И какое же? Торгуем парфюмерией?
— Боремся за мир.
— Так, уже интереснее. В чем же Ваша функция в этой борьбе?
— Ну… скажем так — сбор информации и подготовка планов выхода из кризиса с наименьшей кровью.
— Например, путем возвращения эмира?
— Вы не рассматривали вариант поиска компромисса с ним? Ведь он, кажется, человек контактный. Он долгое время шел вам на уступки.
— Вы обратились не по адресу. Да и потом, насколько мне известно, Фрунзе выдвигал ему ультиматумы какие-то. Он, вроде бы, отказался, так что…
— Вы сами понимаете, что, если экспансию СССР не остановить, будет литься кровь, и ее будет много?
— Слушайте, а Вы не боитесь, что утром я явлюсь в ваше консульство и обвиню Вас в шпионаже? А еще лучше — сообщу о Вас в ЧК, и Вас попросту арестуют и поставят к стенке.
— Было дело, стоял. Но не боюсь — судя по тому, что Вы разговаривали с Фузаил-Максумом, Вы человек разумный и так не поступите. А также, судя по тому же факту, Вы все-таки выдали ему несколько стратегических секретов — например, касающихся положения Мадамин-бека. Согласитесь, что если эта информация, которую Вы как военный представитель действующей власти озвучили одному из лидеров движения басмачей, станет достоянием гласности в условиях еще очень слабого военного положения РККА в эмирате, оно и вовсе может превратиться в прах? Басмачи, услышав об этом, раскусят обман Фрунзе, перестанут вести всякие диалоги с Советской властью, отколются от нее. В этом военном противостоянии, где силы пока еще очень и очень неравны, неизвестно, кто одержит первенство.