Из оцепенения вывел звонок в дверь. Равнодушное недоумение: кто? Я никого не жду, причем давно. Всунула ноги в тапочки, включила свет. С замком возилась почему-то очень долго. Наконец дверь открылась. Снегов. Я тупо смотрела на него, пытаясь сообразить, что к чему.
Ну конечно, Снегов. Он из агентства (легкое ощущение дежавю). Наверное, там случилось что-то еще. Я прикрыла глаза: этого мне только не хватало.
— Добрый вечер, Людмила Прокофьевна! — невозмутимо возгласил Снегов и, не дожидаясь приглашения, прошел в квартиру.
— Здравствуйте.
Я ожидала объяснений, но тщетно. Силой встряхнув себя, спросила:
— Что случилось? У нас очередное ЧП? Или, вернее, внеочередное?
— Нет, зачем же, — сказал он, снимая обувь, все в относительном порядке, по крайней мере, ничего нового не произошло.
— Уже хорошо. Но тогда?..
Я замялась. Как-то неудобно спросить напрямую: «Зачем пожаловали?» Но Снегов, похоже, догадался.
— Людмила Прокофьевна, — он серьезно посмотрел на меня, — вам и правда не приходит в голову, что я пришел узнать, в порядке ли вы?
Смешавшись, я отвела взгляд.
— Спасибо. Я в порядке.
— Да? — Он глянул насмешливо и обеспокоенно. — Заметно. На вас лица нет. Голосок едва слышен. Когда вы последний раз ели?
Я равнодушно пожала плечами. Какая уж тут еда!
— Ну вот, — примиряюще резюмировал он, заходя на кухню и заглядывая в чайник. — Я так и думал. Поэтому сейчас вы поедите, выпьете чаю и перестанете быть похожей на привидение.
Ну вот, еще и бледной немочью обозвали!.. Сначала я растерянно наблюдала за его перемещениями, затем, наконец, слабо возразила:
— Я не хочу чаю и есть тоже не хочу. И вообще, Рюрик Вениаминович, вы меня поражаете…
— Очень рад! — желчно отозвался Снегов. От неожиданности я потеряла дар речи. Это так непохоже на Снегова! Его обращение всегда было суховатым, подчеркнуто официальным, что порой немало действовало мне на нервы, но я и предположить не могла, что в его тоне может звучать столько язвительности. Он, однако, казался, весьма доволен произведенным эффектом.
Внезапно я поняла: он специально пытается разозлить меня, чтобы хоть как-то вывести из апатии. Я ощутила прилив благодарности тем большей, чем менее я заслуживала заботы и смутилась, вспомнив, с каким, пусть тщательно скрываемым, недоброжелательством всегда относилась к Снегову.
Он тем временем отмывал сковородку (а посуда-то третий день лежит в раковине немытой горкой). Мне стало неловко.
— Рюрик Вениаминович, я благодарна вам за беспокойство, но это совершенно лишнее… — начала я.
К моему удивлению, он зло развернулся: