вставало. Помню, как остановился, чтобы посмотреть
на него. И после ничего.
— Это не имеет смысла. Зачем кому-то привозить
нас обоих сюда?
Я думаю о зажигалках, и ключе, и карусели в
комнате, а затем выкидываю эти мысли из головы.
Совпадение. И тут же смеюсь про себя.
— Я не знаю, — отвечает Айзек. Не думаю, что
когда-либо слышала, как он говорит такое. Думаю
обо всём том времени в своей жизни, когда я
рассчитывала на его ответы — требовала ответы — и
они у него всегда были.
Но это было тогда...
Он проводит рукой по щетине, и я замечаю глубокие
фиолетовые синяки на запястьях, где ткань врезалась
в кожу. Как долго он был связан? Как долго я была
без сознания?
— Мы должны включить отопление, — говорит
Айзек.
— Я зажгла огонь... в комнате вверх по лестнице.
Мы ищем термостат. Я заметила, как побелели
костяшки его пальцев вокруг ножа. Мы находим его
за дверью комнаты с каруселью. Он настраивает его
на тепло.
— Если есть электричество, мы должны быть рядом с
каким-нибудь селением, — говорю я с надеждой. Он
качает головой.
— Не обязательно. Это может быть генератор. И всё
может быть ненадолго.
Я киваю, но не верю ему.
Мы поднимаемся в круглую комнату, чтобы сидеть у
огня и ждать, когда прогреется дом. Айзек заставляет
меня идти первой. Когда я наверху, он оглядывается
через плечо последний раз, а затем быстро
поднимается, присоединяясь ко мне. Закрываем люк
и запираем его. Мы пытаемся водрузить над ним
шкаф, но он тоже прикручен болтами. Огонь,
который я развела, угасает. Есть три дополнительных
бревна. Я тянусь к одному и подкидываю его в огонь,
пока Айзек осматривается.
— Как думаешь, где мы? — спрашиваю я, когда он
подходит, чтобы сесть на пол рядом со мной, и
кладёт нож между нами. От этого я чувствую себя
лучше. Не доверяю даже себе. Если Айзек не прячет
оружие от меня — это хорошо.
— Так много снега? Кто знает? Мы можем быть где
угодно.
« Мы нигде» , — думаю я.
— Как ты освободилась?
— Что? — я не понимаю, о чём он говорит, пока до
меня не доходит то, что Айзек думает, что я тоже
была связана.
— Я не была связана, — отвечаю ему.
Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.
Мы сидим так близко, что пары нашего дыхания
смешиваются в воздухе. У него тёмная щетина. Я
хочу коснуться её, просто чтобы почувствовать
что-то острое и реальное.
Его глаза всегда интенсивные, два тёмных мыслящих
бассейна. Он почти никогда не моргает. Это
нервировало меня в самом начале, когда я впервые
встретилась с ним, но через некоторое время стала
это ценить. Айзек будто боялся что-то пропустить.
Его пациенты, которые также заметили это,