хотел понять, на что это похоже. На некоторое время
я
была
очарована. Тем, что кто-то, настолько
одарённый, был заинтересован во мне. Я думала, что,
будучи с ним, заражусь его талантом.
Я всегда ждала его дальнейших действий. Как
он поведёт себя с официанткой, которая прол ила
целую тарелку тыквенного карри на его штаны (он
снял их и доел свою еду в боксёрах); или что скажет
поклоннице, которая выследила его и постучала в
дверь, когда мы занимались сексом (он подписал ей
книгу,
наполовину
высунувшись
в
дверь
с
взъерошенными волосами и простынёй, обёрнутой
вокруг
талии). Ниссли
научил меня, как писать
просто о жизни, и просто жить. Я даже не могу
понять, как влюбилась в него. Возможно, всё
произошло, когда он сказал, что у меня Испорченная
Кровь. Возможно, несколько дней спустя, когда
поняла, что это правда. Но, с того момента, как моё
сердце приняло решение любить его, оно решило
быстро, и решило за меня.
Видит Бог, я не хотела влюбляться. Это клише —
мужчин и женщин, и их социальное обязательство
— праздновать любовь. Фотографии бракосочетания
вызывали у меня тошноту, особенно, когда были
сделаны на железнодорожных путях. Я всегда
представляла паровозик Томас, катящийся на них,
его
улыбающееся
голубое
лицо,
покрытое
капельками крови. Я не хотела желать подобных
вещей. Любовь была достаточно хороша без
трёхслойного, миндального, покрытого глазурью,
свадебного торта и сверкающих кровавых алмазов,
заключённых в белое золото. Просто любовь. И я
любила Ника. Сильно.
А Ник любил свадебный торт. Он так м н е и
сказал. Ниссли также сказал, что хочет, чтобы у нас
когда-нибудь был свой. В тот момент мой пульс
замедлился, глаза потускнели, и вся моя жизнь
промелькнула, как вспышки, перед глазами. Она
была хороша потому, что была с Ником. Но я
ненавидела её. Меня разозлило то, что он ожидал от
меня такой жизни. Как нормальные люди.
— Не хочу выходить замуж, — ответила ему я,
пытаясь контролировать свой голос. Обычно мы
играли с ним в одну игру. Как только видели друг
друга, мы давали физическое описание того, как
выглядит другой. Это была игра писателей. Он всегда
начинал одинаково: нос кнопкой, ясные глаза, полные
губы, веснушки. Теперь Ник смотрел на меня так,
будто никогда не видел раньше.
— Ну, и чего ты хочешь?
Мы сидели на коленях перед его журнальным
столиком, потягивая тёплый сакэ, и пальцами ели ло
мейн ( Прим. р е д . : лапша Ло Мэйн (кантонское