которые то улыбаются, то гневно изгибаются, и всё
это происходит со скоростью вдоха. Нет, спасибо.
Если бы я хотела трёх футового вояку в роли своего
хозяина, то наняла бы для этого бешеную обезьяну.
— Нет, — отвечаю я.
Он делает большой глоток. Кивает.
— Я так не думаю.
Жду объяснения, почему он спрашивает, но доктор
этого не делает. Через несколько минут до меня
доходит — щёлк, щёлк, щёлк — и я чувствую, что
меня тошнит. Айзек не ел. Не спал. Мало говорил. Я
наблюдала, как он медленно угасает в течение
последней недели, ожив только из-за доставки
белого ящика. Я вдруг чувствую себя менее
разозлённой его неуместным вопросом. Больше
обеспокоенной.
— Как долго мы здесь? — спрашиваю я.
— Девять месяцев.
Мой мозговой кубик-рубик прокручивается. И мой
гнев рассеивается.
Когда мы только оказались здесь, он сказал, что
Дафни на восьмой неделе беременности.
— Она родила в срок, — говорю я твёрдо. Заставляю
мозг найти подходящие слова, которые ему нужно
услышать. — У вас здоровый ребёнок, который
утешает её, являясь частью тебя, что осталась с ней.
Не знаю, успокаивает ли его, но это всё, что я могу
сказать.
Он не двигается и не признаёт мои слова. Айзек
страдает. Я встаю, слегка покачиваясь. Я должна
что-то делать. Должна его покормить. Как он кормил
меня, когда я страдала. Задерживаюсь в дверях,
наблюдая, как плечи мужчины слегка поднимаются и
опускаются, когда он дышит.
Это моя вина. Айзек не должен быть здесь. Я
разрушила его жизнь. Я никогда не читала книгу
Ника. Только те несколько глав, которые Айзек
читал мне, сидя на краю моей больничной койки. Я
не хотела знать, как закончилась история. Вот
почему избегала её. Но теперь я это сделаю. У меня
появилось желание узнать, как Ник закончил нашу
историю. То, что он должен был рассказать о том,
как всё между нами закончилось. Это была его
история, которая заставила меня написать ответ, и
затем застрять посреди грёбаного Южного полюса. С
моим врачом. Который не должен быть здесь.
Я готовлю ужин. Трудно сосредоточиться на
чём-либо, кроме дара, который оставил для меня
Смотритель Зоопарка, но боль за Айзека
перевешивает мою одержимость. Я открываю три
банки овощей и отвариваю макароны в форме
бабочек. Смешиваю всё вместе, добавив немного
консервированного куриного бульона. И несу
тарелки в гостиную. Мы не можем больше есть за
столом, поэтому едим здесь. Я зову Айзека. Он
спускается через минуту, но только толкает пищу по
тарелке, накалывает овощи друг на друга зубцами
вилки. Это то, что он чувствовал, когда смотрел, как
я ускользаю в темноту? Хочу открыть ему рот и
засунуть еду в горло. Заставить его жить. «