через минуту встаёт и садится в кресло рядом со
мной.
— Ты вернулся к работе, — нарушаю я
молчание. — Не мог остаться в стороне.
— Я пытался. — Айзек качает головой. — Я
был на Гавайях и посещал психолога.
Это вызывает у меня что-то вроде смеха.
— Смело.
— Я знаю, — улыбается он. — Во время всего
сеанса я старался не говорить ей того, что сподвигло
бы её похитить меня.
Мы становимся серьёзными.
— Как ты? — спрашивает он осторожно. Я
ценю то, как Айзек принимает во внимание мои
чувства, но мы слишком разрушены для таких
нежных чувств. Впервые я отвечаю ему честно:
— Хреново.
Уголок
рта А й з е к а приподнимается вверх.
Только один. Это его фирменный знак.
— Но, полагаю, это лучше, чем быть
похищенной, — вставляет он.
Я чувствую, как меня накрывают эмоции,
интимность, неловкость. Хочу восстать против них,
но не делаю. Это очень плохо сказывается на
человеке, когда он постоянно борется со своими
чувствами. Элгин пыталась сказать мне об этом
как-то раз. Сука.
— Я слышал о твоём прогнозе...
— Всё нормально, — говорю я быстро. — Это
просто... есть.
А й з е к выглядит так, будто хочет сказать
миллион вещей, но не может.
— Я хотел навестить тебя, Сенна. Просто не
знал как.
— Ты не знал, как прийти ко мне? —
спрашиваю я, слегка ухмыляясь.
Он смотрит в мои глаза, прямо в них. С таким
сожалением.
— Всё хорошо, — успокаиваю его. — Я
понимаю.
— Что нам теперь делать? — спрашивает он. Не
знаю, спрашивает ли он о том, как мы должны жить,
или как мы должны закончить разговор. Я уж точно
не знаю, что делать.
— Мы поживем, и мы уйдём, — отвечаю ему.
— Сделаем всё, что от нас зависит.
Айзек проводит языком по внутренней стороне
нижней губы. Она чуть выпячивается вперёд и
возвращается на место. Это напоминает мне о
выпечке торта, когда вы открываете духовку слишком
рано. Я играю с неровными краями волос,
периодически поглядывая на него снизу вверх.
— У вас всё нормально? У тебя и Дафни? — я
не имею права спрашивать его, вообще никакого.
Особенно, если учесть, что Элгин сделала всё это
из-за меня.
— Нет, — отвечает он. — Как может быть? —
Айзек качает головой. — Она была понятливой. Я не
могу жаловаться, но это продолжалось месяц, а
потом они захотели, чтобы вернулась прежняя версия
меня. Они, моя семья, — говорит мне Айзек. — Но я
не знаю, как быть им. Я изменился.
Айзек всегда был честен в своих эмоциях. Я
хотела бы быть такой же. Чувствую, что мне нужно