Она медленно попятилась.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — сказала Фабиан.
А что ей оставалось. Должно быть, ее учили отрицать это до самой смерти.
А я сама разве отличаюсь от нее?
Правда заключалась в том, что мне совершенно не хотелось выводить ее на чистую воду. Если я разглашу факт, что Фабиан — Кларисса Брейзеноуз, пусть даже я выиграю, она проиграет. Все ее усилия, все труды тех, кто ее обучал, пойдут насмарку.
Суть вопроса вот в чем: хватит ли у меня благородства оставить все как есть? Могу я позволить ей победить? Поддаться ей, так сказать?
— Извини, — наконец заговорила я. — Должно быть, я ошиблась.
И выбежала из лаборатории, пока она меня не остановила.
Хватит с меня затруднительных положений.
Только вернувшись в «Эдит Клейвелл», я сообразила, что не завершила эксперимент. Я вернусь позже навести порядок.
Когда Фабиан уйдет.
Спать было совершенно невозможно. Я крутилась и ворочалась, потела и ругалась. К рассвету я была в жутком настроении и состоянии, но это неважно. Я уже решила, что буду делать. И плевать на последствия.
На рассвете Роуздейл был абсолютно другим местом. За ночь похолодало, и мир вокруг казался хрупким. Кое-где в низинах между изгородями собрался туман, словно воздух в этих местах сгустился. Темные деревья нависали над морозной травой, и воздух был острым, как нож.
Я быстро шла, размахивая руками, чтобы выработать хоть немного тепла. Школьная куртка вряд ли могла заменить парку, и к тому времени, как я добралась до Рейнсмитов, из носа у меня текло и я начала чихать.
Не самая привлекательная картинка.
Из каминной трубы поднимался дым, когда я приблизилась к дому и обошла его сзади.
Я тихонько постучалась, и Эльвина почти сразу же открыла дверь.
— Извините за беспокойство, — сказала я, — но я хочу поговорить с доктором Рейнсмитом. Это срочно.
— Срочно? — повторила она, приглашая меня войти. — Настолько срочно, что ты не успеешь выпить чашечку горячего чаю и съесть булочку с маслом? Ты выглядишь так, будто свалилась с нарт.
— Все в порядке, — возразила я, раздражаясь одновременно и на ее слова, и на свой внешний вид. — Доктор Рейнсмит дома?
— Кто из них? — спросила она.
— Председатель, — уточнила я. — Райерсон.
Некоторые люди стесняются называть старших по именам, но я к таким не отношусь.
— К сожалению, нет, детка. Он на конференции в Гамильтоне. Будет дома только сегодня вечером. Твое дело ждет?
— Нет, — ответила я, возможно, неумно. — Это вопрос жизни и смерти.
Не впечатлившись (только позже я поняла, что она, должно быть, имеет дело с вопросами жизни и смерти каждый день, как другие — с грязью), она предложила: