Я взлетела по лестнице в «Эдит Клейвелл». Мне надо побыть одной. Мне нужно поразмыслить.
Я свернулась калачиком на кровати, прижавшись спиной к стене и подтянув колени к подбородку.
Школа оказалась совсем не такой, как я думала.
Отец — одна только мысль о нем пронзила мое сердце насквозь — часто читал нам лекции о радостях учения. И до сегодняшнего дня он был прав.
В моей жизни не было более счастливых часов, чем те, что я проводила в лаборатории Букшоу одна, укутавшись от холода старым отцовским кардиганом, который я спасла из мусорной корзины, и читая покрытые пылью записные книжки дядюшки Тара, мало-помалу, атом за атомом познавая тайны органической химии.
Передо мной распахнулись двери Творения, и мне было дозволено блуждать среди его загадок, словно прогуливаясь летом в саду. Вселенная свернулась в клубок вокруг меня и позволяла чесать ей живот.
Но сейчас!
Боль.
В шоке я поймала себя на том, что монотонно бьюсь головой о стену.
Бум!.. Бум!.. Бум!..
Я спрыгнула с кровати и на автомате подошла к окну.
Со времен Грегора Менделя и Чарльза Дарвина ученые ломают голову над наследственными чертами в живых организмах — от человека до горошины. Предполагают, что частички клетки, именуемые генами, из поколения в поколение несут набор карт или инструкций, которые помимо прочего определяют то, как мы будем вести себя в той или иной ситуации.
На пути к окну я осознала, что делаю в точности то же самое, что и мой отец в минуты беспокойства. А теперь, если задуматься, так же делала Фели. И Даффи.
Код де Люсов. Простое уравнение: действие и реакция.
Беспокойство = окно.
Вот так вот.
Простое подтверждение тому, что каким-то сложным и не совсем радостным химическим образом — намного более глубоким, чем любые другие умозаключения, — мы, де Люсы, были одним целым.
Связанным кровью и оконным стеклом.
Пока я там стояла, мои глаза постепенно сфокусировались на мире за пределами комнаты, и я заметила, что на гравии дико мечется какая-то рыжеволосая девочка. Две девочки постарше защекотали ее до потери сознания. Я сразу же признала в них парочку, виденную мной за завтраком: умеющую читать по губам Дрюс и ее приспешницу Траут.
Что-то внутри меня щелкнуло. Я не могла просто стоять и смотреть. Как мне все это знакомо.
Я отодвинула шпингалет и толкнула оконную створку.
Крики жертвы стали невыносимыми.
— Прекратите! — прокричала я самым строгим голосом, который только смогла изобразить. — Оставьте ее в покое!
И — чудо из чудес! — две мучительницы остановились и уставились на меня с открытыми ртами. Пострадавшая, перестав быть центром их внимания, вскочила на ноги и стремительно убежала.