Она была худой и полупрозрачной, как белый, сдувшийся шарик. А под красными глазами темнели фиолетовые синяки. Но она улыбалась. Я хотел броситься к ней и обнять ее, но многочисленные провода удержали меня. Мама погладила мою голову.
– Тебе очень повезло, что у меня просто нет сил устроить тебе такую порку, которую вся больница еще годами бы вспоминала, – сказала она вполне ласково. – Дома мне придется пришить этот несчастный баллончик к твоей руке.
– К р-рукаву? – заикнулся я.
– Нет, к руке.
– А чем?
– Нитками, конечно. Или леской. А то он что-то часто беспризорный валяется.
– Можно я посмотрю, как это будет делаться? – вдохновленно встрял в разговор Василек. Видно, он готовился к своей будущей работе.
– Можно, – добродушно согласилась мама.
Я невесело посмеялся.
– Очень смешно.
– А думаешь, мне очень смешно было, когда мне сообщили, что сын мой задох…? – отрезала мама, всхлипнула и отвернулась.
– Мам, прости, – потянулся я к ней, и она приобняла меня рукой.
Говорить, что я больше так не буду, было глупо, но я тем не менее это произнес. Что еще я мог сказать?
Затем меня осмотрели доктора, заглядывая мне в глаза исключительно в медицинских целях, а медсестра принесла черствый кусок хлеба с сыром с засохшими, чуть загнутыми краями. Компот, правда, оказался сносным.
Мама была молчалива, а Василек, наоборот, не замолкал ни на секунду. Вскоре о его поэтических способностях знало все отделение.
– А вот этот вот нож
Ни на что не похож,
– декламировал Василек, вальяжным жестом указывая на тупые приборы в моих отвыкших от какой-либо деятельности руках.
– А вот эта вот вилка.
Будет лучше, чем пилка.
Десны мои ныли, а по нервам в зубах стреляла острая боль, как ток по оголенным проводам. Но я прилежно съел свой скудный ужин и даже пальцем собрал крошки с подноса. Все-таки прибытие в царство живых надо было отметить именно трапезой, это я интуитивно чувствовал. К тому же я был изрядно голоден каким-то зверским, неутолимым голодом.
– А вот сей черствый хлеб
Вас избавит от бед!
А вот этот вот сыр
Съест аж сам Мойдодыр!
– Спасибо, Василек, – сказал я, косясь на нервничающие комки из белых простыней и одеял на соседних кроватях.
– Да, и нам пора идти, – очнулась вдруг мама.
– Куда идти? – не понял я.
– Домой, время для посетителей заканчивается.
– Н-но… Но я с вами! – не на шутку испугался я.
Оставаться в этом месте я точно не собирался. Оно было не просто вне двора, оно было вообще неизвестно где и все кишмя кишело незнакомыми людьми, запахами и звуками.
Но все мои протесты, угрозы и разыгранные припадки не принесли плодов, и мама с Васильком ушли, как только пухлая медсестра объявила, что сейчас всех будут выгонять веником. Я очень хотел, чтобы меня тоже выгнали, но ко мне, наоборот, подключили еще один провод и сказали, чтобы я не валял дурака. Я расплакался под одеялом. Таким жестким и чужим.