Я слегка отодвинулся от него в замешательстве.
– Значит, нет, – прошептал я.
В Жениных глазах бушевала буря. Злость и негодование сменялись болью и грустью, и губы его кривились в горькой улыбке. Спустя целую вечность он отвел от меня взгляд и покачал головой.
– Пока так, Воробей, живи и радуйся жизни. Пока так…
– А ты? – снова прошептал я и вцепился бескровными пальцами в простыню.
Но Женя больше не поднял глаз. Посидев с минуту в молчании, он снова лег и укрылся одеялом.
– Иди спать, – послышалось из-под одеяла страшно спокойным взрослым голосом. – Иди спать.
Я встал и поволок капельницу обратно к своему месту. Из третьей кровати все так же доносился свист. Я лег и вслушивался в него, пока под утро не начали петь птицы и я наконец не заснул.
На следующий день я пытливо всматривался в мамино задумчивое лицо и старался предугадать момент, когда она заведет разговор про Дараганово. Я подготовил речь, которая должна была бы закончиться легкой истерикой с начинающимся астматическим приступом, и напряженно ждал. Мама словно и не замечала мое волнение и все пыталась словить медсестру или врача, чтобы задать хоть один из тысячи наболевших вопросов.
В конце концов я не выдержал.
– Мам, ты отправишь меня в Дараганово? – спросил я, заранее насупившись.
– Куда-куда? – рассеянно переспросила мама.
Я по слогам повторил название места ссылки. Она удивленно подняла брови.
– Кажется, там находится лечебный интернат? Ты туда хочешь? – Она заволновалась. – Хотя, если подумать, может, это и неплохая идея. Ты бы перестал пропускать столько…
Не дав ей договорить, я прорвался сквозь джунгли своих проводов и капельниц и кинулся маме на шею. Сам от себя такого не ожидая, я закатил такой рев, что примчалась даже ленивая медсестра.
– Не… оставляй меня… здесь, – поливал я соплями и слезами мамино плечо. – И… не… прогоняй… пожалуйста…
– Никуда я тебя не собиралась прогонять! – испуганно приговаривала мама, гладя меня по взъерошенным волосам на затылке. – Ты что, Воробышек?
Потом я долго повторял, что все тут не так и что я хочу домой, а мама слушала и молчала. Вдоволь наплакавшись, я заснул, а когда снова проснулся, уже стемнело, и мамы рядом не оказалось. На столике рядом с моей кроватью она оставила несколько книжек, и я жадно вцепился в первую попавшуюся. В этой обстановке я смог бы зачитаться даже учебником по математике, лишь бы не пялиться в потолок или на дверь в предвкушении хоть малейшего происшествия, будь то приход врача.
Врач с блокнотом в руке и раздраженным безразличием в глазах появился за время моего бодрствования раза два, и каждый раз он распоряжался вкалывать нам в попу по большому шприцу, поэтому радоваться его визитам не стоило, но, когда тебе решительно нечего делать, даже боль кажется приятным разнообразием.