Унюхав меня, Мистер Икс, повизгивая, бросился лизаться, и я опустился к нему и прижал к себе его холодную шерсть. Мистер Игрек остался лежать и настороженно наблюдал за нами, а мама ждала в сторонке. Я всем телом чувствовал ее негодование по поводу таких обнимашек с грязной дворнягой и высоко оценил ее довольно долгое невмешательство.
– Э-ге-гей! Я царь, э-ге-гей! – донеслось до меня, и я увидел открытое настежь окно Васильковой комнаты. Улыбка еще шире расползлась по моему лицу. – Царь зверей и морей! Повелитель…
– Соплей! – заорала вдруг тетя Юля из соседнего подъезда. – А еще я дуралей! Заткнись ты наконец!
Василек высунулся из окна и, весело улыбаясь, помахал тете Юле.
– Сорванец! – погрозила она ему кулаком. – Даже зимой от тебя покоя нет!
– Воробей! – завизжал вдруг Василек, увидев меня внизу.
Тут сдерживать восторг уже было невозможно. Он встал во весь рост на подоконнике, поправил дуршлаг и с выражением, во весь свой необычайно громкий голосок начал декламировать:
– Воробей, э-ге-гей!
Поборол всех смертей!
Стал еще красивей!
Э-ге-гей, э-ге-гей!
– Я тебя твоим дырявым дуршлагом так отлуплю, что…
– Юля, ну ты что, дорогая? – вмешалась моя мама, и тетя Юля вздрогнула, заметив взрослого свидетеля.
– Да у меня уже руки от него трястись стали! – протянула она жалобно. – Скажи, пожалуйста, неужели своих отпрысков воспитать нельзя? Ой, у меня овсянка убегает, маску сделать хотела. С клубникой. Знаешь, какой результат? Во!
Она показала маме оттопыренный большой палец и с грохотом захлопнула окно.
– Клубника? Зимой? – удивленно обратился я к маме, но она тоже только пожала плечами.
– Э-ге-гей! – все не мог угомониться Василек.
И где-то высоко, далеко и высоко, я услышал эхо, вторящее ему. Я был готов поклясться, что оно летало по выгоревшей квартире. Смех поднялся из живота по моему горлу, пробился через губы и, кувыркаясь, вылетел на мороз. Я вскинул руки и засмеялся от счастья. Двор праздновал мое возвращение, возвращение предводителя Вольных птиц в свое царство.
Дома я первым делом выставил на свой подоконник с внешней стороны две мисочки. Одну – с водой, другую – с крошками хлеба. Я знал, что птицам приходится нелегко в холодную пору года, и считал, что помочь им перезимовать должно быть долгом каждого добросовестного гражданина северных широт. Из благодарности за то, что воробьи не покидали нас, хотя запросто могли бы улететь на юг и радоваться жизни. Где-то глубоко во мне таилась и надежда на то, что Джек вернется ко мне именно тогда, когда ему станет тяжело, и тогда я согрею его и при глобусном свете буду читать ему вслух сказки или выдержки из энциклопедии про разные породы птиц. Как ему захочется.