Я сказал:
— Я напишу вашу историю, мадам Мондрагон.
— С настоящими именами и названиями?
— С настоящими именами и названиями, — отвечал я, решив про себя все так зашифровать, чтобы это не навредило мне, разумеется, в том случае, если я когда-нибудь — поди угадай заранее — решу об этом написать.
Она вскочила с места и прежде, чем я мог этому помешать, поцеловала мою руку.
— Мадам Мондрагон! — Я тоже вскочил. — Не делайте этого!
— Я вам так признательна, мосье Руайан, так признательна. Поистине, есть Бог на небе! А Бог справедлив. И этот старый негодяй Аласян понесет заслуженную кару… Вы когда начнете писать, мосье? Когда вы начнете?
Я почувствовал, что чем раньше уйду, тем для меня будет лучше.
— Скоро, мадам Мондрагон, мне надо сперва закончить одну важную работу, а потом…
— Да-да, потом, потом… Замечательно! У вас теперь есть две версии, версия миссис Коллинз и моя. И это будет опубликовано в журнале?
— Да, мадам.
— А в каком?
— В «Пари-матч».
— Это прекрасно. Этот журнал читает вся Франция, его выкладывают и в магазине у Аласяна. — Она засмеялась. — То-то он обрадуется, как вы думаете?
— Да, — ответил я.
— Может он от злости и вовсе сдохнет, — добавила она, — для меня это будет самый прекрасный день в моей жизни.
С меня было довольно. Я направился к дверям. Она последовала за мной. И по дороге сказала:
— Можете оставить себе открытку миссис Коллинз.
В огромном белом зале мы спустились по ступеням широкой лестницы прямо к выходу.
— У меня еще полно открыток для писем, — сказала она, — я должна испытывать вечную благодарность к Пьеру за то, что он снабдил меня таким запасом. Понимаете, какая забавная история: я с этими шаблонами управиться не могу. Мне бы в жизни не нарисовать такое деревце. Любой ребенок это смог бы, а вот я — нет.
Мы вышли за ворота. Улица была пустынна. Вдалеке лаяла собака.
— Вы обещали мне написать эту историю, мосье Руайан, — сказала она, подумайте об этом.
— Да, — ответил я, — буду помнить. А заодно вас, мадам Мондрагон.
— Это еще что значит?
— То, что делали и продолжаете делать вы, незаконно. Вас за это накажут. Может, все-таки, зашифровать имена?
Это была моя последняя попытка.
— Никоим образом! Все должно быть названо своими именами. Прежде всего этот бандит Аласян.
— Но сами-то вы, мадам…
— Что «я»?
— Если вас и в самом деле осудят…
— Ах, мы все так быстро стареем… Вы даже и не представляете, сколько из этих дам уже умерло. За ними последуют другие… будем надеяться, что очень скоро и я.
— Вы не должны так говорить, — ответил я.
— Пьер умер, — сказала она, — без Пьера это не жизнь. Осудят? Накажут? Меня? Господи, как мне все это безразлично, слов нет, до чего безразлично! Я все равно умру, как умирают все, хоть наказанная, хоть ненаказанная. Но сперва я хочу дожить до того дня, когда Рубен Аласян будет уничтожен… да-да, уничтожен. А тогда пусть смерть приходит и за мной…