Все у Ляпаева путем идет: плот с приплотком просторные, вдоль яра в сто двадцать сажен, по полтора-два десятка бударок выгружаются враз — не на всяком промысле встретишь такое. Оттого и нет тут сутолоки, споров, которые неизбежны, едва возникнет очередь.
С утра пораньше Ляпаев приходит на промысел вместе с Глафирой, заходит с ней в конторку, зазывает сюда же Резепа и Андрея, если находит нужным, в двух словах высказывается о вчерашнем дне и в зависимости от скупленной рыбы и ожидаемого привоза оставляет прежнюю или же назначает новую цену. Тут же держит совет с Резепом, из каких чанов нужно вынимать воблу и выносить на вешала, в какие чаны засаливать свежье.
И нынешнее утро ничем не отличалось от прежних. Только под конец Ляпаев спросил:
— Не пора с вешалов первую сушку снимать?
— Седни смотрел, Мамонт Андреич, рановато бы. Пущай денька два повисит.
У Резепа руки чутки и глаз наметан. Возьмет воблу вяленую, разорвет ее от махалки до головы и по запаху, цвету, твердости и другим, незаметным для стороннего приметам точно назначит день съема. Ляпаев доверяет ему.
— Ладно, обождем, — соглашается он. — Рогожи сколько у нас?
— Кулей хватит на весь сезон.
— Ну, смотри. Чтоб было во что убирать сушку.
— Есть кули. Бочек для сельди надо бы.
— Заказал еще тысячу штук. Привезут днями. Хватит.
— Это смотря как пойдет. Иной год…
— Там видно будет, — перебил его хозяин. И к Глафире: — Когда рыбу принимаешь, гляди, чтоб смотрелась она. Помята ежли али чешуя сбита — заворачивай.
Глафира согласно кивает. Рыбное дело — для нее новое. Неуправа заставила Ляпаева и ее приспособить к промыслу. Резеп показал, что к чему, поднатаскал несложному занятию. Вот она и стоит у весов, записывает отвесы.
— Ты, Андрей Дмитрич, поезжай-ка сейчас на низовые промысла. На Малыкской, вчерась плотовой тамошний наказывал, животами что-то маются рабочие. Не иначе, сырая вода заместо отварной. Да скажи ему, прогоню в три шеи, ежели в горячее время оставит ватагу без рабочих рук. Так и передай. Заодно и на Ямцовке посмотри, что и как, нет ли хворьбы какой.
Выйдя из конторки, Андрей направился было в медпункт, чтоб собрать необходимое, но, когда он проходил по приплотку, его окликнули. Он обернулся на зов и увидел Ольгу. Она стояла в дверях выхода, свет выхватывал лишь ее, позади — чернота, провал. Андрей различил работающих в глубине полуподвала женщин, лишь подойдя к Ольге. На ней латаная куртка, брезентовые нарукавники и передник в рыбной слизи и чешуе.
— Андрей Дмитрич… С Гринькой сладу нет, я ему говорю, а он отмахивается…