Когда дверь за Нехаевым закрылась, Марданов оглянулся и спросил:
— А этот парень наш? Не сионист? — И, сев на табуретку, объявил: — Я на минуту, Александрыч. Знаешь, тут новый Чичиков объявился… Но если тот мертвые души скупал, то этот — живые. На зеленые тридцать сребреников хочет самых путных наших ребят смутить…
Алексей Александрович слушал его и понимал, что тревога Марданова в принципе ему понятна. Очень жаль, если наиболее перспективные ребята смоются из ненастной Сибири в Штаты. Они ведь не вернутся. Вот китайцы уезжают и возвращаются домой с деньгами, с опытом. А из наших еще никто не вернулся.
— Как думаешь, может быть, устроим обструкцию? Ходит, как Рокфеллер, ко всем заглядывает…
— Я за-зайду? — от двери спросил Нехаев. — Льет, будто из б-бочки.
— Конечно, конечно, — кивнул завлаб. — Извините.
— Я пока о-отряхивался, услышал… Вы про Бе-белендеева? — спросил Нехаев и добавил: — Он уже на фи-физмате в университете по-обывал, ему устроили овацию…
— Вот! А надо бы обструкцию, проклятье! — Марданов стукнул кулаком по колену. Нахмурив брови, помрачнев лицом, он сейчас выглядел, как государственный муж, обремененный высшими заботами нации.
— Походит — уедет, — холодно отозвался Левушкин-Александров. — У каждого своя голова.
— Голова-то голова, да ведь и закружиться может. Вот помните, с вами вместе заканчивал Олег Худяков? — Алексей Александрович кивнул. — Он сейчас в Оксфорде. И еще трое наших в Канаде, а одна студентка в Бразилии. На хрен ей Бразилия? Кофе жевать? Нет, гибнет, гибнет Россия, Алексей Александрович, я лично — хоть какие мне деньги предложи — тут останусь. И тут помру. Да, я, может быть, грешен, но пускай именно здесь мои стариковские кости найдут успокоение…
Насчет стариковских костей он, понятно, преувеличивал: в свои шестьдесят выглядел на пятьдесят, внешне гладкий, но жилистый, как шкаф из карельской березы.
— Все, все смотрят туда… на Запад… У вас нет валерьянки или водки? Сердце болит.
— Спирт есть, Вадим Владимирович, — отозвался Нехаев.
— Нет, это крепко… хотя… для сибиряков… Не желаете тоже, Александрович? День уж больно угрюмый.
— А, давайте! — вдруг согласился Левушкин-Александров и протянул деньги Нехаеву. — Пожалуйста, не в службу, а в дружбу… Принесите из буфета пирожков, что ли.
И, о позор! Он пил с Мардановым… И когда явился домой в полночь на слегка заплетающихся ногах, Бронислава к его удивлению не стала ругаться, а только радостно поцеловала. Оказывается, Марданов сообразил позвонить ей и успокоить, что Алексей был с ним: «Мы, как мужики-сибиряки, приняли на грудь по стопарю».