Пейзажи представляли собой графические отпечатки вполне узнаваемой реальности — озеро у замка, рощица невдалеке — но измененные искусным применением эффекта сепии и гиперболизированной игрой света и тени, делавшей контуры каждой детали выразительней.
— О-о… — только и смогла произнести я, когда, усевшись за столик, накрытый белоснежной скатертью, стала рассматривать изображения в широких деревянных рамах простого дизайна без резьбы, завитушек и позолоты.
Я даже не сразу поняла, что это именно фотографии. Только приглядевшись внимательней, и встретившись с пристальным, чуть насмешливым взглядом Кейрана, наблюдавшего за мной, до меня дошло, на что именно я смотрю.
— Это твои работы… — произнесла я с благоговением.
— Да. Еще несколько имеется в биллиардной и в офисе управляющего отелем.
“А я умею пироги печь…” — пронеслось в голове.
— Можно я скажу банальность? — помолчав, обратилась я к Кейрану. — Я просто не знаю слов, которые бы звучали убедительно.
— С удовольствием послушаю, — улыбнулся он.
— Ты потрясающе талантлив и твои работы неподражаемо прекрасны и выразительны.
— Разве это банальность? — его темные брови изогнулись. — Это самый настоящий комплимент, и из уст любимой женщины он прозвучал, как благословение.
— Умеешь ты повернуть, однако… — смутилась я. — Мне кажется, мое благословение тебе не нужно. Тебя сам Бог поцеловал, наделив бесспорным талантом.
Кейран перестал улыбаться, став внезапно пугающе серьезным. Глаза потемнели, как океанские глубины. Черты лица стали резкими, словно эффект, примененный им на фотоработах, каким-то невероятным образом отразился на нем самом.
— Если ради того, чтобы ты была со мной, мне нужно будет вернуть Богу свои способности и отказаться от возможности заниматься фотографией, я готов это сделать немедленно, — сказал Кейран.
Я уставилась на Кейрана, едва веря, что слышу, как он произносит эти несвоевременные и неуместно патетичные слова. И поняла, что не могу предложить равноценную плату за возможность быть с ним. В моей жизни ничего и никого не было весомее и дороже самого Кейрана. А пожертвовать им самим ради того, чтобы с ним же и быть, невозможно.
— Нет уж. Ни к чему такие жертвы. У меня скромные запросы. Я готова разделить право на твое внимание с… фотографией, — пробормотала я, отщипывая кусочек хлеба и машинально кладя его в рот.
— А я не собираюсь тебя ни с кем и ни с чем делить, — заявил Кейран. — Мне или все или ничего. А всё для меня — это ты.
Почему он это говорит? Почему вообще ставит вопрос таким образом?
В ресторане кроме нас сидели мужчина и женщина средних лет. Они оживленно беседовали, кажется на немецком. Избегая смотреть на Кейрана, я перевела взгляд на тех двоих. Они заметили и кивнули в ответ, вежливо приветствуя. Я автоматически ответила кивком и вымученной улыбкой.