Красиво одетая дама улыбнулась:
– Приятно, когда наши дети такие образованные.
– У вас что? – спросила ее кассирша.
Дама показала ей свой хлеб. Я видела, что она взяла такой же батон, как и я, и еще три черные булочки и огромный золотой круг пухлого лаваша. Еще бы лаваш нам взять… Но я решила пока не шиковать.
– Двойная скидка, – сказала кассирша.
Из подсобного помещения открылась дверь, и показался довольно полный невысокий человек.
– Самвел Ашотович! Самвел Ашотович, добрый день! Здоровья вам! Спасибо! – заговорили сразу несколько человек.
Самвел кивнул всем, улыбнулся. За ним показался черноволосый юноша наших с Пашей лет или чуть постарше, он вынес лоток со свежим хлебом. Паша сглотнул слюну.
– Вот видишь, – сказала я Паше. – Человек работает, а не ворует. Всегда сыт.
– Ага… это… – ответил Веселухин, приглядываясь к парню. – Так это… наш это… Артем!
– Артем?! Точно…
У нас был мальчик Артем Головушкин, мы вместе учились, в одном классе с домашними детьми, где я и познакомилась с Машей. Из наших в классе была я, Паша, еще один парень, Гоша, и вот этот Артем. Фамилия у него дана как будто в шутку. Ведь Артем не такой, как все. Кто-то думал, что он аутист или просто с замедленным развитием. Он часто прибивался туда, где была я. Стоял рядом, в своем мире. Ему, скорей всего, рядом было комфортнее и привычнее. Я совсем про него забыла, не знала, что с ним и где он. А он, оказывается, работает в булочной. Интересно, учится ли он где-то? Вряд ли… Даже если его и приписали к строительному училищу.
Артем поднял голову и посмотрел на нас, переводя взгляд с Паши на меня. При этом он чуть не уронил огромный лоток с хлебом. Лоток на вид был очень тяжелый, но Артем крупный и сильный, он держал лестницу, когда я лезла снимать Пашу с крыши, не удержал, правда, только…
– Э-э-э, сынок! – окрикнул его Самвел. – Смотри, куда идешь!
Говорил он строго, но не зло, с сильным акцентом.
– Привет, Артем! – помахала я ему рукой.
Паша поднял над головой обе руки, сцепленные в кулак, и потряс ими.
Подошла наша очередь пробивать. Женщина за кассой цепким взглядом осмотрела нас и, ничего не говоря, пробила на четыре рубля меньше. Для кого-то это не деньги, но пять раз по четыре – это уже батон хлеба или пачка крупы, которую можно есть пять дней.
Я подмигнула Паше и тихо сказала:
– Это за мой рукав, который ты мне оторвал. Думают, что мы бомжи. – Я поблагодарила женщину: – Спасибо.
– Я знаю, что вы из детского дома, – ответила мне женщина, может быть, случайно услышавшая то, что я сказала Паше.
– Откуда?
Она пожала плечами.