– В смысле – беременная? – Я просто дар речи потеряла на мгновение. – В смысле? Это правда? А ты стоишь с утра на вокзале, из однорукого бандита зайцев достаешь? Розовых?
– Это мой заяц? – переспросила Люба. – Ты про него говоришь?
– Да, твой.
– Я взяла его из подсобки…
– Молодец!..
Я не знала, плакать мне или смеяться. Если бы на улице было лето, я бы, может быть, вела себя по-другому. Наша погода многим в истории спутала планы. Немцам, французам, может, и кому еще в глубине веков, каким-нибудь печенегам, не рассчитывавшим на такие затяжные холода, промозглые, ветреные… Но я сейчас не была в силах поддерживать нормальный разговор. Я подошла к Паше, собрала все свои оставшиеся силы и изо всех сил дала ему по щеке, не ладонью, кулаком. Не рассчитала силу удара – я вообще-то редко кого-то бью, попала еще и по уху.
Паша схватился за ухо, инстинктивно замахнулся на меня, хотел дать сдачи. Люба закричала. Паша остановился – то ли от ее крика, то ли увидев мои глаза.
– Ну, ты подонок, – сказала я.
– Это… Руся… слышь… это я… не… тут… типа… – Веселухин, растирая ухо и кряхтя, пытался мне что-то сказать.
– Сколько месяцев беременности?
Веселухин был явно не готов разговаривать на эту тему, он что-то невнятно промычал и пожал плечами.
– Я же вас видела недавно… Дашка курила, кажется…
– Ага, – кивнул Паша и развел руками. – Типа да.
– Не ходи за мной, – бросила я ему, взяла Любу за руку, хотела уйти, потом передумала.
Паша стоял, не тронувшись с места, обеими руками теперь держась за ухо.
– Я… это… оглох из-за тебя.
– Вторым ухом слушай! И что вы собираетесь делать? Пожениться?
– Нет! Нет! Нет! – стал отлаиваться Паша.
– Вразумительно что-то скажи.
Паша разводил руками, сучил ногами, сплевывал, принимался отвечать, но ничего членораздельного сказать не мог. Дашка, собственно, разговаривает так же. Чтобы родить ребенка, им разговаривать необязательно, а что они дальше с ним делать будут? Чем кормить – оба студенты строительного колледжа со стипендией семьсот тридцать рублей плюс пять тысяч на жизнь, как сиротам. Паша не настоящий сирота, но от его родителей толку давно нет, тем более что теперь у него только один отец, а Дашка, насколько я помню, – отказница, ее оставили в роддоме и не пытались найти.
– Любишь кататься, люби и саночки возить, Паша, – сказала я, неожиданно испытывая очень странное чувство.
Мне было жалко растерянного, потерянного Пашу. Глупого, жалкого, нищего, как все мы, которому не к кому прийти, не с кем посоветоваться.
– Пойдемте, – решительно разворачиваясь, сказала я.