Последней соломинкой оставались гравюры к «Пляске Смерти». Сорок одна[5]. Они потребовали от него полной отдачи. Он начал работать над ними после смерти отца. Это была единственная возможность сказать правду о дне сегодняшнем, как он ее понимал, на материале, выбранном им самим, без всяких патронов. Два года труда. В отличных гравюрах по дереву он и резчик Ганс Лютцельбергер безжалостно высмеяли все слабости и прегрешения нынешних испорченных священников и их одураченных последователей — влиятельных и благочестивых. Все они в момент встречи со Смертью оказываются тщеславными мошенниками. Коронующий императора и размахивающий лицемерной буллой папа окружен демонами. Смерть приходит к судье, берущему взятку у богача, на что скорбно смотрит бедняк. Смерть приходит к монаху: монах всегда должен быть готов к смерти, но он, прихватив свой толстый кошель, пытается удрать от нее. Никто бы не издал его гравюры. Курия испугалась. Эразм уговаривал их не выпускать огненные памфлеты, и они — слишком поздно — прислушались к его совету. А прошлым летом Ганс Лютцельбергер умер. Банкротом. Кредиторы как вороны слетелись на его добро. Печатные формы «Пляски Смерти» захватил лионский издатель, запер их на складе, и Ганс Гольбейн не получил за них ни гроша.
— Уезжайте, — флегматично посоветовал Эразм. — Устройте себе Wanderjahr[6]. Поезжайте где потише, где нет всех этих беспорядков. Научитесь чему-нибудь новому, найдите новых благодетелей. Пусть из ваших работ уйдет душевная боль.
Только что после трех лет пребывания в Лувене ученый вернулся в Базель — еще относительно цивилизованный и свободомыслящий город. Лувен стал для него пугающе католическим. Но он начинал опасаться, что Базель бросится в другую крайность. Эразм всегда путешествовал. Хотя ведь он знаменит. Для него везде открыты двери, и каждая сторона упрашивала его остаться и поддержать ее религию или политику. Он легко соглашался.
Ганс Гольбейн перебил старого голландца, не дав договорить его любимую максиму (проживай каждый день так, как будто он твой последний; учись так, как будто собираешься жить вечно), и резко спросил:
— Как же я поеду? И куда?
Дорога Ганса Гольбейна не пугала. Они с Прози перебрались в Базель еще молодыми, когда их отец обанкротился в Аугсбурге, а дядя Зигмунд, старый скряга, затребовал тридцать четыре жалких флорина. Ганс смело брался за все заказы — писал фрески и декорировал часовни, чего он толком никогда раньше не делал и, конечно, не имел большого опыта. Но справился. Ему поверили. А выслушивать похвалы всегда приятно. Все до единого клиенты оставались довольны его работой. Инструменты убирались в небольшой ящик, и он был готов ко всему. Изучая картины южан, он побывал в Италии, Франции — и ничего, вернулся живым и здоровым. Ему нужен лишь практический совет.