Но Нюшка была не из тех, кого можно смутить недобрым взглядом, она везде привыкла чувствовать себя как дома. Сбросив стеганку и теплую шаль, она предстала в черной атласной юбке и нарядной малиновой кофте. Как бы только что заметив Серафиму, она удивленно подняла густые брови, ласково заулыбалась ей.
— Что-то вы вроде с лица изменились, Серафима Прокофьевна! Хворь, что ли, какая вас мучает?
Серафима посмотрела на Нюшку чуть свысока, не выказывая ни малейшей растерянности, и, как ни была уязвлена вопросом сторожихи, ответила с достоинством:
— Я ж не бобылка горькая, при муже живу, а он разве даст захворать! Чуть насморк какой, а он уж тревожится — что, дескать, с тобой? Па здоровье пока не жалуюсь, могу и занять, у кого мало!
Аникей переглянулся с братом, словно хотел сказать: «Видал, как схлестнулись? Одна другой стоит!»
— А чем это ты мажешься, милушка? — медоточиво улыбаясь, поинтересовалась Нюшка. — Уж больно душисто пахнет!
— Аникеюшка крем из города привез, недешево, говорит, заплатил…
— Знамо! — согласилась Нюшка. — Красота, она задешево не покупается. Да и сухоту коровьим маслом не под-правишь.
Серафима стала сразу багровой от этого дерзкого и нахального намека на ее старость, но не успела придумать, чем унизить Нюшку, как Аникей прервал их словесный поединок:
— Хватит вам, бабы, облизывать друг друга! Вас не останови, так вы глаза друг дружке выцарапаете.
— Больно ты ей большую волю дал! — не желая уступать Нюшке, глядя на нее с нескрываемой ненавистью, сказала Серафима. — В твоем доме срамят законную жену, а ты уши развесил!
— Ничего, с тебя не убудет, а Нюшка меня иной раз так выручает — дай бог каждому!
— Чем это она тебя выручает? — распаляясь и наступая на мужа, спрашивала Серафима. — Уж не глазищами ли своими бесстыжими да тем, что задом туда-сюда вертит?..
— Серафима! — дико заорал Аникей. — Не доводи до греха, а то я тебя так проучу, что сама неделю на задницу не сядешь! Вытолкай ее на кухню, Никита, да закрой дверь — я хочу с Нюшкой по секрету поговорить. Не уймется — ведро воды на голову вылей, живо очухается!.. Серафима не стала дожидаться, когда ее выставят за дверь, и сама стремглав вылетела из горенки, понося на чем свет стоит свою лихоманку-соперницу. Никита, насу-пясь, вышел следом за нею, и в горенке наступила тишина.
— А все же ты, Аникей, жены боишься, — не скрывая своего торжества, сказала Нюшка.
— Чужая собака укусит — радости мало, а уж если своя сбесится, может живого места на тебе не оставить!..
Нюшка сочувственно вздохнула:
— Не сладкая у тебя жизнь, Аникеюшка…