Коронация, или Последний из романов (Акунин) - страница 62

– Как вы можете такое говорить! – в ужасе воскликнул я. – Её высочество уже просватана!

– Ах, мсье Зьюкин, я видела в Вена её жених пхинц Олаф. – Мадемуазель сморщила нос. – Как это вы меня учили находное выхажение… Олаф цахя небесного, да?

– Но в случае кончины старшего брата – а всем известно, что он болен чахоткой – принц Олаф окажется первым в линии престолонаследования. Это значит, что Ксения Георгиевна может стать королевой!

Покоробившее меня замечание гувернантки, конечно, следовало отнести на счёт её подавленного состояния. Я заметил, что с утра мадемуазель отсутствовала, и, кажется, догадался, в чем дело. Без сомнений она, с её деятельным и энергичным характером, не смогла сидеть сложа руки – верно, попыталась предпринять какие-то собственные поиски. Только что она может одна в чужой стране, в незнакомом городе, когда и полиция чувствует себя беспомощной.

Вернулась мадемуазель такая усталая и несчастная, что больно было смотреть. Отчасти из-за этого – желая отвлечь её от мыслей о маленьком великом князе, я и завёл разговор о волнующем меня предмете.

Чтобы немного успокоить, рассказал о том, как повернулось дело. Упомянул (разумеется, безо всякого выпячивания собственной роли) об ответственной миссии, выпавшей на мою долю.

Я ожидал, что при известии о том, что забрезжила надежда, мадемуазель обрадуется, но она, дослушав до конца, посмотрела на меня с выражением какого-то странного испуга и вдруг сказала:

– Но ведь это очень опасно. – И, отведя глаза, прибавила. – Я знаю, вы смелый… Но не будьте слишком смелый, хохошо?

Я немного растерялся, и возникла не очень ловкая пауза.

– Ах, какая незадача, – наконец нашёлся я, поглядев в окно. – Снова дождь пошёл. А ведь на вечер назначена сводная хоровая серенада для их императорских величеств. Дождь может всё испортить.

– Лучше думайте о себе. Вам нужно ехать в откхытом экипаж, – тихо сказала мадемуазель, почти не спутав падежей, а последняя фраза у неё вышла совсем чисто. – Долго ли пхостудиться.

Когда я выехал из ворот в двуколке с откинутым верхом, дождь лил уже всерьёз, и я вымок ещё прежде, чем доехал до Калужской площади. Это бы полбеды, но во всем потоке экипажей, кативших по Коровьему валу, в этаком бесстрашном виде оказался я один, что со стороны должно было казаться странным. Солидный человек при больших усах и бакенбардах почему-то не желает поднять на коляске кожаный фартук: с краёв котелка ручьём стекает вода, лицо тоже всё залито, хороший твидовый костюм повис мокрым мешком. Однако как иначе меня опознали бы люди доктора Линда?