Коронация, или Последний из романов (Акунин) - страница 65

А когда, хромая и вытирая рукавом испачканное лицо, вернулся к двуколке, чемодана с деньгами там уже не было.

Торжественный кортеж уже миновал Триумфальные ворота, когда я, запыхающийся и обливающийся потом, выскочил из наёмного экипажа и, бесцеремонно орудуя локтями, стал пробиваться сквозь густую толпу, что облепила Большую Тверскую-Ямскую с обеих сторон.

Вдоль мостовой шпалерами стояли войска, и я протиснулся поближе к офицеру, пытаясь вытянуть из кармана узорчатый картонный талон на право участия в шествии – дело это оказалось весьма непростое, ибо из-за тесноты распрямить локоть никак не удавалось. Я понял, что придётся выждать, пока мимо проследует государь, а потом проскользнуть в хвост колонны.

В небе сияло праздничное, лучезарное солнце – впервые после стольких пасмурных дней; воздух полнился накатами благовеста и криками «ура!».

Император совершал церемониальный въезд в древнюю столицу, следовал из загородного Петровского дворца в Кремль.

Впереди на огромных жеребцах ехали двенадцать конных жандармов, и какой-то насмешливый голос за моей спиной довольно громко сказал:

– C'est symbolique, n'est ce pas?[14] Сразу видно, кто у нас в России главный.

Я оглянулся, увидел две очкастые студенческие физиономии, взиравшие на шествие с брезгливой миной.

За жандармами, переливаясь на солнце серебряным шитьём кармазиновых черкесок, покачивались в сёдлах казаки императорского конвоя.

– И с нагаечками, – заметил все тот же голос.

Потом не слишком стройным каре проследовали донцы, а за ними и вовсе безо всякого строя ехала депутация азиатских подданных империи – в разноцветных одеяниях, на украшенных коврами тонконогих скакунах. Я узнал эмира бухарского и хана хивинского, оба при звёздах и золотых генеральских эполетах, странно смотревшихся на восточных халатах.

Ждать было ещё долго. Миновала длинная процессия дворянских представителей в парадных мундирах, за ними показался камер-фурьер Булкин, возглавлявший придворных служителей: скороходов, арапов в чалмах, камер-казаков.

Но вот на убранных флагами и гирляндами балконах зашумели, замахали руками и платками, зрители подались вперёд, натянув канаты, и я догадался, что приближается сердцевина колонны.

Его величество ехал в одиночестве, очень представительный в семеновском мундире. Грациозная белоснежная кобыла Норма чутко прядала узкими ушами и косилась по сторонам влажным чёрным глазом, но с церемониального шага не сбивалась. Лицо царя было неподвижно, скованное примёрзшей улыбкой. Правая рука в белой перчатке застыла у виска в воинском салюте, левая слегка пошевеливала золочёную уздечку.