— Едем домой, — сказал Дмитрий Ильич. — Все, мы больше ничего не можем сделать, нам остается только ждать от нее вестей.
Впрочем, кое-что они сделали: оставили записку: «Позвони, когда вернешься, хоть среди ночи. Мы волнуемся. Мама и папа». Вот теперь действительно все.
Четверка запивала стресс буквально. Мужчины пили водку, женщины — коньяк по глотку, расположившись в гостиной вокруг журнального столика: Майя с Борисом на диване, Ксюша с Михаилом в креслах. Сегодня хотя бы закусок было вдоволь, жаль только, что вечер пришлось посвятить страшному событию. В связи с убийством Галины всплыли все злоключения, которыми пришлось поделиться обеим сторонам, а не скрывать некоторые факты, как было еще совсем недавно. Иначе как разбираться в данных обстоятельствах?
Майя утирала слезы, она потеряла не просто друга, ближе Галины у нее никого не было, с кем могла полностью быть откровенной, кому верила. Ксюша есть, но она явление редкое, Борис на роль задушевной подружки не подходит, у него другой статус, а родители не стали, грубо говоря, телефоном доверия. Бесспорно, Майя их любила, однако они не воспринимали ее взрослой до сих пор, кормили назиданиями и воспитательный процесс не закончили. Дочь старалась поменьше загружать их своими проблемами, чтобы лишний раз не нервировать и не психовать самой из-за нотаций с поучениями.
— Я не могу избавиться от этой картины… — с трудом выговорила Майя, давясь слезами. — Не могу забыть ее глаза…
И не забудет еще долго, скорей всего, никогда. И Галины уже никогда не будет, она не появится в экстравагантном наряде, звеня браслетами, не скажет веское слово в поддержку нового дарования, не даст совет Майе.
В квартире, где идеальный порядок и красота в пастельных тонах, она лежала на боку в шелковом халате ярко-алого цвета, полы которого распластались по полу. Немного согнутые в коленях голые ноги с красным педикюром контрастировали белизной. У Галины была очень белая кожа, она считала это недостатком, потому пользовалась специальными кремами, дававшими длительный эффект красивого загара. Белокожие ноги на алом шелке казались чужими по сравнению с кистями рук, шеей и, наконец, лицом.
Лицо… Макияж — как положено, ведь Галина не выходила без косметики даже за хлебом. Можно было подумать, ей стало плохо, например, с сердцем, в ее возрасте это не редкость, но глаза… Небольшие глаза смотрели в вечность не мигая, стало быть, живой Галина не могла быть. Осознание, что она мертва, — самый ужасный миг, но, как оказалось чуть позже, не единственный. Все, нет человека, он отжил, перестал существовать.