Через неделю плаванья достигли волоки; здесь ладьи поставили на катки и потянули через многоверстную пустошь к Днепру. Впереди двигался обоз с княжеским достоянием, запасами, пленными бабами, награбленным добром; в этом обозе на одной из подвод ехала Рогнеда. Старухи, ходившие вдоль обоза отыскивать в полоне знакомые лица, рассказали Рогнеде, что видели Руту — лежит она у чудинов, и они ее поочередно насилуют, не жалея дитя в животе. Что же делать, спросила Рогнеда. Скажи князю, научили старухи, пусть тебе отдаст. Рогнеда окликнула стражника, велела позвать Владимира. Тот лениво поскакал искать князя. Скоро прибыл веселый Владимир. Выслушал просьбу, кивнул, и через час несчастная Рута лежала при Рогнеде и выла от пережитого ужаса мучений и радости нечаянного спасения. А ночью у нее начались схватки, и выкинула она замученное чудинами мертвое дитя; ничего не осталось у нее от недолгого счастья с Сохом: он в земле, дитя в земле, родителей порубили, свекра и свекровь порубили — она сирота. И Рогнеда сирота. Сестры, сестры мы, шептала ей Рогнеда. Обнявшись, плача, тряслись они по волоке в темень будущей жизни…
Неясно виделось и самое близкое время, никто не знал, куда повернет князь по Днепру: вниз ли на Киев или против течения — показать силу смолянам. И уж совсем неожиданно случилась заминка в движении; обоз вдруг остановили, все воины и стража ускакали к войску, никакого досмотру — иди куда хочешь; некоторые пленники и ушли в подступавшие к волоке леса. Позже во все прожитые годы Рогнеда как о самой горькой ошибке жалела, что не решилась взять волю в час этой полной свободы. Просидели тот час вместе с Рутой на подводе, видя побег через пустошь пленных мужиков и баб, и даже мысль побежать вслед за ними, укрыться в непроглядности леса, переломать судьбу не тронула ум. Открывали им выход сжалившиеся боги, кто узрел — спасся, а они проглядели, и другого случая уже не может быть: не любят боги нескорых на решение, отворачиваются они от сонных навсегда. Скрылась бы тогда в дебрях, повезло бы добраться к отцову брату князю Туру, и вся жизнь могла пойти по иной колее. Не жена стала бы Владимиру, не получил бы он за ней прав на полоцкие земли, вернулся бы в Полоцк Тур, и кто рассудит — случился бы новый полоцкий разгром? Могло и перекоситься колесо счастья Владимира, сломаться на этом негаданном ухабе.
А потом понеслись в хвост обоза другие беглецы — из Владимировых полков, и старухи подхватили их трусливый сказ, что бьются впереди Владимир с Ярополком, и Ярополк сминает новгородскую рать — конец Владимиру. И заколдовало ожидание. Казалось: вот сейчас, через мгновенье, услышится громовой топот коней, явится распаленный победой спаситель, и они услышат праведные слова свершившегося отмщения: «Владимир зарезан! Добрыня сидит на колу!» И обоз повернет назад, они поплывут по Двине, подгоняемые течением… Но солнце пошло на закат, вернулась прежняя стража, дивясь, что столь малое число сбежало от своей муки, и обоз двинулся далее. Выяснилось, правда, что не лгали беглецы с поля битвы: действительно, перекрыл брату путь киевский князь Ярополк, и была сеча, и теснили киевляне чудь и новгородцев, и Владимир растерялся, сробел и поворачивал спасаться — да, на волосок от спасения находилась Рогнеда, только и здесь не выпала ей удача. Добрыня удержал Владимира, велел обещать варягам Смоленск, любую плату, все, что потребуют; те потребовали по две гривны с каждого смоленского и киевского двора, князь немедленно согласился — варяги стали намертво, Ярополкова дружина разбилась о них — и пришлось киевлянам прыгать в ладьи и уходить по Днепру… Рогнеда поняла, что это конец: не спасет ее Ярополк, не спасти ему и себя — он тоже упустил свой случай, ждет его такая же судьба, какую принял князь Рогволод; все у них и похоже: поражение, осада — и смертный нож. С поля Ярополк уже бежал, теперь недолгое время отделяет его от смерти. А ведь он был ее жених, она мечтала о нем, ждала его, ради его унизила Владимира, и вот он промедлил, ошибся, поддался слабости, решил, что время при нем, как послушная охрана, подчинено его воле, а Владимир отважился, разбил поодиночке отца и киевское ополчение, взял ее, везет в Киев, назначил ей судьбу.