Повисло молчание.
— Кто я такой… — ответил Токарев, когда молчание стало совсем угрожающим — не твое дело, Гарик. Я с тобой говорю первый и последний раз. Разборкам в городе — ша. Стрельбе — ша. Все тихо и мирно. Что за кем было — то за тем и остается. У нас кусок ментовской. У вас — воровской. Со своей стороны — гайдамаков, беспредел всякий я давил и буду давить.
…
— Если вас устраивает жить, как жили — живите. Ваш кусок будет вашим, его у вас никто не отнимет. Если нет — задавлю. Безо всякого закона. За слова отвечаю.
С этими словами — Токарев повернулся и пошел к машинам, оставив Хвоста с молдавскими ворами — одного.
Гарик долго молчал, рассматривая Хвоста. Угрожающе молчали автоматы…
— Тебе — жить — наконец, сказал он.
Повернулся, взмахнул рукой.
— Уходим.
* * *
— Как жить будем? — спросил Хвост, когда они в одной машине возвращались в Одессу.
— Как жили, так и будем жить. Ты старший над братвой. Я старший над красными — ответил Токарев.
— А если тебя снимут? Вон, буза уже идет.
— А ты сделай так чтобы не сняли.
…
— Я тебе помог, Хвост, отмазал перед молдаванами — теперь ты мне помоги. Отправь своих гайдамаков по адресам всех этих майданутых, пусть профилактику проведут. Разъяснят, что пасть широко открывать не надо, не те времена сейчас.
…
— Так и будем жить, Хвост. Ты — мне. Я — тебе.
— Резницкий точняк кони двинул? — спросил Хвост после пары минут молчания.
— Я же тебе фотку показывал, — прижмурился он.
— Фотка это да… круто солишь, Токарев. Ох, круто.
— Мне — хлебать.
04 мая 201… года. Украина, Одесса. Суворовский район (бывший пос. Котовского)
— Значит, здесь ты и выросла…
— Да. Вон в том доме…
Она сама не знала, зачем пошла сюда. Что она тут хотела увидеть? Зачем бередить и так напоминающую о себе рану? Но она — пошла. Как бы больно и противно это не было. Она должна была здесь побывать.
— Какой этаж?
— Пятый. Справа.
Он достал из кармана монокуляр, начал рассматривать дом. А она уже все рассмотрела, что хотела.
Что тут изменилось? Да ничего, собственно. Появилась новая застройка, вон там — вместо продуктового поставили супермаркет. И — всё.
Остальное — все то же самое. Те же разбитые машины у подъездов. Те же люди… она хорошо знала их натуру. Злобные, жестокие, распущенные — но их злобность проистекала не из их силы, а из их слабости. Это люди, которые из-за необходимости постоянно выживать — забыли такие важные для любого человека вещи, как честь, достоинство, доброта. Она это знала, как никто. Когда она бежала — совсем юная, напуганная, но не сломленная, без документов — никто не помог ей. Никто не защитил ее. Никто не открыл перед ней дверь.