– Воду лучше зря не расходовать. – Генри ткнул носком ботинка сухую, как пыль, землю. – Ручья поблизости точно нет.
– Снежок терпел тебя весь день. Еще немного хамства с твоей стороны, и, боюсь, к нам опять примчится Рой, на этот раз – из злобных коней, которых ты оскорбил в его лице, – невозмутимо ответил Эдвард.
Когда Генри, путаясь в ремнях, кое-как расседлал коня, Эдвард швырнул ему тряпку. Генри скрепя сердце полил ее водой и начал вытирать Снежка, стараясь держаться так, чтобы тот не смог дотянуться зубами до его руки. Но тот не пытался укусить – он понуро стоял, переминаясь с одной дрожащей ноги на другую, и Генри внезапно почувствовал что-то похожее на жалость. Он никогда не жалел взрослых зверей, только детенышей, оставшихся без родных, и, не зная, как это выразить, похлопал Снежка по носу. Тот посмотрел на Генри своим полубезумным взглядом и ткнулся носом в его ладонь.
– Есть просит, – сказал Эдвард. – Проверь свои богатые припасы, наверняка там что-нибудь для него найдется.
Сам он был занят тем, что скармливал черному коню яблоки, и Генри с трудом заставил себя сделать то же самое. Он с детства охотился на зверье и ел его. В том, чтобы кормить животное самому, было что-то неправильное.
– Ты что, на ночь его не привяжешь? – не поверил Генри, когда Эдвард расстелил на земле одеяло и сел, прислонившись спиной к дереву.
– Он уже привязан. Ко мне, – лениво ответил Эдвард, не открывая глаз. – Лошади – это друзья, не просто звери. Болдера я полжизни знаю. А Снежок младше, так что не уйдет, пока не ушел Болдер.
Речь его становилась все более невнятной, и под конец фразы Эдвард, кажется, просто вырубился от усталости – с тем же важным видом, с каким бодрствовал. Это было отлично: Генри наконец-то можно было не изображать, что ему все нипочем, и он со стоном растянулся во весь рост, уткнувшись лицом в землю. Вот только сон почему-то не шел – сколько Генри ни ворочался с одного бока на другой, сколько ни подкладывал под голову седло, узел с одеждой или куртку, ничего не помогало. Свет деревьев был мягким, убаюкивающим, даже кони уснули прямо стоя, опасности не было, вокруг ни зверя, ни птицы, но впервые в жизни Генри не мог заставить себя уснуть. Потом ему пришло в голову переместиться в дом Тиса и поспать там, на удобной кровати, но он побоялся: время в облачном доме идет быстрее, наверняка он не успеет вернуться к утру.
Генри бессмысленно смотрел в подсвеченную золотым сиянием темноту, пока она не начала светлеть. Когда первый луч рассвета тронул небо, Генри показалось, что поблизости захлопали птичьи крылья, но он не успел оглядеться – сон обрушился на него, как удар.