— Нам бы так, — рассмеялась Лелька. — Раз, и светло! Смеху-то...
— И у нас будет. Право, будет. В каждой избе, вот увидите. Не жизня станет, а радость.
— Еще чего видела? — тихо спросила тетка Катерина.
— Люди там хорошие. Я рассказала, что у меня Егорушка разболелся, а полечить некому, послали бы к нам дохтура: и другие дети часто болеют, и взрослые... А хозяйка сразу и говорит: ладно, направим фельдшерицу. Пускай, говорит, пока одна на несколько деревень, потом и еще пришлем. Только вы содержите ее как полагается, не обижайте и все такое.
— Здорово... — восхищенно проговорила Лелька. — Когда приедет?
— Скоро, однако... Один дяденька стал расспрашивать меня про торговлю. Я говорю, ничего, лавочка у нас есть, Нефед торгует. «Не кооперация?» — спрашивает. Нет, отвечаю, сначала притворялся, что он кооперация, а теперь говорит, что от себя торгует. Дядька посмеялся, а я спрашиваю: скоро у нас кооперативный магазин откроют, дешевые товары пришлют? О комсомольской ячейке все узнала, собирай, Фрося, ребят, будет у нас комсомол.
— Лушенька, — проговорила тетка Катерина. — Как же ты славно съездила...
— Даже спать не охота!
— Я знала, что тетя Луша занятное расскажет, — важно оглядела всех Лелька.
Прошло несколько дней. Лука сидел дома, кто-то постучался в ставень. Лука вздрогнул, перекрестился. В окно еще постучали Он крикнул через двойные рамы:
— Чего надо?
— Открой, слышь... — Лука узнал голос Нефеда. — Разговеться надо, завтра христово воскресенье.
Лука пошел отворять. «И верно, — тяжело соображал он, — завтра, кажись, пасха, светлый праздник... Раньше баба куличи стряпала, поросенка кололи... Яички в луковой шелухе варили. Масленица миновала, не заметил. Ныне никто блинов не пек, в кошевах с колокольцами не катался... Черную корку с водой грызли... И великий пост прошел. Разговенье, значит...»
Он откинул на калитке тяжелые крючки, выдвинул засовы. Калитка задержалась только на цепочке. Просунул голову, разглядел в лунном свете Нефеда, возле него кутался в старую шинель Василий.
— С наступающим, — осклабился Нефед. — Запущай в избу.
Нефед принес пяток крашеных яиц, краюху хлеба из просеянной пшеничной муки.
— Это, — сказал, — заместо кулича.
Василий перекрестился в передний угол, где темнели закопченные иконы.
— Эх, — тяжело вздохнул Лука. — Бобыли мы, бобыли... Сиротские головы неприкаянные. Разве это жизня? Бывало, я в церкву, а жена дома все налаживает... Придешь после всенощной и гуляй, разговляйся...
— Ну, гостей у тебя и прежде не густо бывало, — проворчал Нефед.
— Пошто к всенощной не благовестил? — спросил Лука Василия.