Лицо у Воскобойникова потеплело, он сказал дрогнувшим голосом:
— Сыскать бы того гада, который кобылу кончил...
— Пойдем-ка, паря, — сказал Цырен Воскобойникову, — освежуем коня, кишки выпустим, до утра оставлять нельзя, мясо худое станет. Пойдем и ты, Семен, втроем мы быстро управимся...
Фрося с сестренкой убежали за Фомой Семушкиным.
Мужики и в самом деле вернулись быстро. Цырен оставил в сенях кусок мяса, печенку. Мясо велел Лукерье сварить.
— А печенку сырую буду есть, от сырой печенки в человеке все здоровье, вся сила... Все к одной коновязи привязано, — повторил Цырен. — Летом на покос высокие ичиги надеваем, а то змея может укусить. После нога распухнет, помереть можно. Змея по-бурятски могой будет... Голыми руками не изловишь, палкой надо убить. Змея пестрая, в траве приметить трудно. Худого человека еще больше не угадаешь... Наши буряты говорят: змея пестра снаружи, человек внутри.
— Мы какое змеиное гнездо разворошили! — С радостью проговорил Семен. — Клубком вьются, гады. Ощерились, жало кажут, шипят. А нам хоть бы что.
— Нет, Семен, — встрепенулась Лукерья. — Не то говоришь... Нам не хоть бы что. Враги злобятся. Нельзя нам сидеть сложа руки.
— Когда утром на покос придешь, — будто сам с собой заговорил Цырен, — змеиный след видно на сырой траве. Змея хитрая, а след оставляет...
— Верно, Цырен-бабай, — горячо подхватила Фрося. — Должен быть вражий след... Надо собрать бедноту, всем селом станем имать паразитов.
— Как на волков облава! — вставил неразговорчивый Семушкин.
Ревкомовцы понимали, что борьба со старым не кончена, она стала труднее. В сражении знаешь врага, видишь, а тут он притаился, попробуй, разгадай его черные задумки... Он тебе улыбается, а за пазухой нож.
Обо всем договорились только к утру. Решили крепко, открыто поговорить с беднотой, снова вооружить сельский отряд самообороны.
— Вот, Фрося, где комсомольцы сгодятся, — сказала Лукерья. — Установи дежурства. Надо поглядывать за Лукой, за Нефедом...
— Хитрые, притаятся...
— А ты с ребятами незаметно. Вечера не холодные, пусть парни с девками будто гуляют по селу. С гармошкой, с песнями... И ночью пущай караулят, враги по ночам пакостят.
Светало. Лукерья вышла, открыла ставни. В избу несмело заглянуло солнышко — светлый, трепещущий лучик метнулся по стене, задрожал, спрыгнул на стол и вдруг веселыми, яркими искрами брызнул от начищенного медного самовара.
Лукерья подошла к окну, раздвинула занавески, постояла немного, словно в недоумении, повернулась в комнату.
— Поглядите, что это такое... — проговорила она. — Не пойму...