— Нефед-то будет покрепче тебя, Лука Кузьмич... Мельницу мечтает купить, кожемялку.
— Сдохни он! — Лука налился кровью. — Темные у него деньги.
Василий вздохнул.
— Пропадет мужик, задавит его кооперация. Придется прикрывать торговлишку. По миру, правда, не пойдет, с голоду не погибнет...
— Чего ты пристал ко мне со своим Нефедом? — взвизгнул Лука. — Коли мил, валяй к нему.
— Я по своей правде рассуждаю, Лука Кузьмич. По христианскому чувству. Тут, вишь, какое дело, можно спасти человека.
— Это как же?
— Проведал я, что Серафим Леонов, из Воскресенского, продает свою мельницу, какая-то беда у него приспела... Видно, дешево уступит, срочно нужны деньги. Так вот, я и хочу Нефеду сказать: пущай покупает. Купец, мол, из тебя не получился, становись, Нефед, мельником.
Лука странно поглядел на Василия, забегал по избе. Он что-то торопливо соображал. Василий намазывал маслом кусок хлеба, ждал, что будет дальше.
— Погоди, паря, послухай, — жарким шепотом зашипел, наконец, Лука. — Такое, понимаешь, дело... Не соображу никак, куда оно выйдет... Не ходи, одним словом, к Нефеду. Вот беда, все мысли на раскоряку... Погоди...
— Да ты чего, Лука Кузьмич? Будто хворый.
— Захворал, паря, захворал! — с радостью вскричал Лука. — Мы с тобой такое учудим, Нефеду только портки менять. Ты точно знаешь, что Серафим продает мельницу?
— От надежного человека слышал.
— Бегу, паря, запрягаю коня. Поеду, сторгуюсь... Покупаю, значит, мельницу, если в цене сойдемся!
— Ты что, Лука Кузьмич? — спросил Василий, пряча свою радость. — На что она тебе? Из Густых Сосен придется укочевать...
— И укочую! На кой черт мне Густые Сосны, Воскресенское не хуже. Избу перевезу, хозяйство. Здорово будет — мельник Лука Кузьмич. Ха-ха... Ну, паря, спасибо... Не серчай, побегу запрягать.
Во дворе он схватил Василия за рукав.
— Не ходи к Нефеду, как дорогого человека прошу.
Василий потихоньку пошел домой. В голове у него весело прыгали бойкие мысли: «Как складно все содеялось: Лука уберется в Воскресенское, не сможет мне навредить, других забот будет полно. Нефеду не до меня, у него кооперация в печенках. Куда ему тягаться с кооперацией, голый останется... Крестьянством проживать не сможет, — забыл, как и землю пашут, мозолей боится. Мужики работать на него не хотят, так он нынче хлеба не посеял, только картошки понатыкал, морковку посадил да капусту. От одной огородины брюхо взбунтуется... Уедет из села, слава богу, нет ему другого исходу. Однако, в город ему дорога, пущай там сладкую жизню попробует».
Теплое, ласковое облако обхватило Василия, словно приподняло над землей, понесло... Он не чуял, как дошел до крыльца...