И будто добрый ангел коснулся его легким крылом: Василий вдруг круто повернулся, торопливо зашагал прочь от лавки, к дому Луки, постучался в окно.
Лука обрадовался.
— Сколько не виделись... К тебе заходить сумлеваюсь, поповна больная, завсегда дома. — Он ухмыльнулся: — Важная, паря, у тебя хозяйка. Чем приманил, одному богу известно... А может, ее не бог, а леший подсунул? С чужим ребенком.
— Не богохульствуй, Лука Кузьмич, не гневи господа. Мой ребенок.
— Ну, ладно, не серчай. В шутку я.
Василий присел в уголке у двери. Лука подошел, взял его за рукав:
— Ты чего — возле умывальника? Возле умывальника только сваты сидят. Давай, чайку попьем. У меня новая работница. Сейчас крикну.
Он вышел, вернулся с толстой Акулиной, солдатской вдовой. Акулина поклонилась Василию, вытерла запаном руки, загремела самоварной трубкой.
— Ты теперя справно зажил, — проговорил Лука, доставая с полки стаканы. — Кум королю... И лошадки у тебя, и коровушки. Ничего приданое оставил Амвросий.
— Бренная жизня — временная... — Василий вздохнул. — Много ли мне надо?
— Много не много, а работницу держать придется. Антониде с таким козяйством не совладать. На сенокос да на жатку мужиков найми. — Лука засмеялся. — И зараз в кулаки угораздишь.
Василий к этому разговору не пристал, повернул, куда ему надо было.
— Не те у меня соображения, Лука Кузьмич. Не о себе, о людях думаю, о чужом счастье пекусь.
Акулина нарезала хлеба, поставила на стол молоко, масло.
— Пущай идет, своим делом занимается. Мы и сами самовар скараулим, — сказал Василий.
Акулина ушла.
Лука вздохнул:
— Нету спокоя... Мимо избы все ночи комсомольцы ходят с винтовками. Меня сохраняют, что ли... Лукерья с Фроськой настропалили сосунков.
Помолчали. За чаем Василий заговорил о том, что скоро в селе откроется кооперативная лавка.
— У Фомы в избе понастроены, сказывают. Прилавок сколотили. Сегодня Лушка в город поехала, однако товары привезет в новую лавку. — Он помолчал. — Туго Нефеду придется, барыши поубавятся, в кооперации товары дешевые, все туда кинутся.
— Чего нам до Нефеда, — махнул рукой Лука. — Барыши — его забота...
— Не по православному рассуждаешь, Лука Кузьмич, — тихо возразил Василий. — Мы все одному Христосу поклоняемся.
— Жила твой Нефед, язви его, — рассердился Лука. — Сквалыга, живоглот. Пущай пропадает, горевать не стану.
— Протяни руку утопающему. Возлюби ближнего своего.
— Не руку ему, а стягом по загривку.
Василий вспомнил, как Лука снаряжал Нефеда с обрезом подкараулить Лукерью. Нефед тогда испугался, Лука посулил ему пулю в жирное брюхо. Мог и прикончить... Главный он у них.