— Ловко-то оно ловко, — тетка Катерина от неожиданности чуть растерялась. — Так-то оно так, да кому как... За других не скажешь. Этакое дело надо всем миром решать.
Антонида задумалась, завернула Коленьку в одеяло.
— Максим Петрович велел в школу прийти. — Она напряженно взглянула на Лукерью. — Чего надо, не знаю...
Лукерья не ответила, стала наливать в самовар воду.
Перед самым открытием школы в село прибыли из Верхнеудинска члены Политического народного суда, следователь, государственный обвинитель, защитник, какие-то мужики и бабы, — свидетели злодеяний Василия Коротких в Троицкосавске. Самого Коротких привезли на телеге, под охраной конных милиционеров.
Коротких, когда его вели по селу, ни на кого не глядел, шел насупившись. Его заперли в бане, приставили стражу.
Еще привезли под конвоем двух незнакомых мужиков. Ведеркин, острый на глаз, вдруг вспомнил:
— Энтот, здоровый, знаете кто? Когда беляки на село налетели, он наших ревкомовцев на расстрел водил...
— Ей-богу, он... — оторопело проговорил Семен Калашников. — Он, падла. Да я его...
Семена едва удержали...
Приезд суда растревожил сельчан. В тот же день в Густые Сосны прискакали верхом мужики из Воскресенского, из Красноярова, из Ногон Майлы — как они проведали, что будет выездной показательный суд, неизвестно. Первым заявился старый Цырен. Скоро на подводах приехали и женщины с ребятишками. В каждой избе было полно народу, всюду только и разговоров, что о Коротких, о предстоящем суде.
Когда постучали в дверь, Антонида кормила сынишку, отца не было дома. Она отворила дверь и обмерла, отступила назад, качнулась к стене: в избу вошел Иван Николаевич Машков, троицкосавский фельдшер, который прошлый раз поведал ей о преступлениях Коротких.
Машков молча смотрел на Антониду. Глаза спокойные, усталые. Что в них еще? То ли осуждение, то ли сочувствие... Нет, откуда быть сочувствию?..
— Вы меня не узнали? — глухо спросил Машков.
— Узнала, — чужим голосом ответила Антонида. — Проходите в комнату. Я позову отца, он близко.
Машков сел на диван, на котором отдыхал в прошлый приезд, Антонида пошла за отцом. Спустилась с крыльца, добралась до калитки, прислонилась к забору. Ноги не держали, голова кружилась. «Что я ему скажу? И так столько перестрадала, измучилась, зачем еще... Больше нет сил. Чем искупить вину? Разве меня простят когда-нибудь? Станет расспрашивать, осуждать...» Она побрела, держась за забор, нашла отца, вместе с ним вернулась в избу.
Отец увидел Машкова, обрадовался, велел Антониде поставить самовар, зажарить яичницу. Они сидели, говорили о жизни. Вдруг отец живо вскочил с места.