— Что, паря, за зелье у тебя наварено?
— Похлебка... Другой пищи не имею. Отощал, занедужил...
— Эка беда, — сочувственно проговорил басовитый. — Встать-то можешь?
Сильные руки усадили Василия на топчане. Гости молчаливо разглядывали его лицо, заросшее жидкой, грязноватой бородой, хлипкую, сгорбленную фигуру.
— Ну, чего стали? — вдруг рявкнул старший. — Тащите дров, печку запалим. Харчи доставайте — мужик-то с голоду пропадает.
Повернулся к Василию, спросил:
— Где воду берешь, паря?
— Ключ тут... Как выйдешь, за сараем...
Василий говорил, а сам соображал, что будет дальше... Спросят — кто он, тогда как? Привел леший дорогих гостей...
А печка уже гудела, наливалась жаром. Бурят старательно смахнул со стола сор, расстелил полотенце, рушил на нем тяжелую краюху остистого ржаного хлеба. На печи закипел жестяной чайник. За стеной слышалось, как один из парней колет дрова. Басовитый достал из мешка тряпку, в ней оказались мелкие крошки плиточного черного чая, отсыпал немного на ладонь, опустил в чайник. Вытащил пригоршню проросшего усатого чеснока...
— Петька, давай рыбу, — приказал он чернявому остроглазому пареньку лет восемнадцати.
Тот живо добыл из другого мешка пару тощих вяленых окуней.
— Вареное мясо было, — сверкнув зубами, похвастался Петька. — Третьего дня гурана завалили. Да коротенький, вишь, попался — съели!
Он беспечно рассмеялся.
Василий остановившимися глазами смотрел на еду. От давней голодухи к горлу подступала тошнота, он почувствовал страшную слабость — ни рукой шевельнуть, ни ногой. Попросил закурить. Цыгарку сам скрутить не смог — руки дрожали, табак просыпался на штаны.
— Эка дошел, дядька... — проговорил Петька, скручивая ему козью ножку.
После первой затяжки в голове Василия все поплыло, закачалось, цыгарка вывалилась из онемевших пальцев.
Скоро принялись за еду. Гости ни о чем не допытывались у Василия. Он съел звенышко чеснока, надкусил ломоть хлеба — больше не стал.
— Ты чего, паря?
— Наелся... Не лезет.
Зато с жадностью выпил три кружки густого пахучего чаю. Слабость вроде прошла...
За окошком потемнело. Парни, пересмеиваясь, мигом прибрали со стола объедки, натаскали к печке дров, разбросали на полу полушубки и ватники. Петька завалился первым — зевнул, потянулся, сонным голосом сказал:
— Ну давайте, мужики, ночь делить... Кому больше достанется.
Василий вздрогнул, приподнялся на топчане, взглянул на Петьку. Вот так же Генка Васин сказал, когда укладывался спать в последнюю свою ноченьку, царство ему небесное... И голос на Генкин сшибает...
Гости улеглись вповалку, тесно прижались друг к дружке, тут же захрапели.