— Нет, граждане-товарищи, советская власть не удрала. Эта самая ДВР временная, чтобы не было войны с Японией. А в республике своя народно-революционная армия, крепкая сила. Продразверстку собираем для армии, для голодающих рабочих...
Когда на время шум чуть поутих, Честных сказал:
— Постановлено, чтобы вы построили школу. На днях придет домой Егор Васин, его отпущают из армии, он все будет проводить, как полагается. Кому выделять лошадей, возить лес, кому плотничать, все обскажет.
— Не надо нам школы!
— Как не надо? Пущай ребятишки учатся!
— Поповну Антониду учителкой, здорово будет!
— Коней не дадим, отощали, с копыт валятся.
— Лошадей в армию позабирали!
Шум, угрозы кулаков и подкулачников не были для Честных внове — он и не ждал, что богатеи сами откроют закрома, отдадут хлеб. Бывало, приходилось вызывать на помощь продотряд... Когда он ездил собирать продразверстку, всюду стоял истошный бабий вой, сыпались соленые проклятия, гремела винтовочная пальба. Озверевших кулаков, бурятских богатеев обрабатывали ловкие проходимцы — меньшевики, эсеры, буржуазные националисты, улещали речами о белой справедливой власти, подбивали на открытое восстание против большевиков.
Одному не совладать с озверевшим кулачьем. Всюду у Честных были верные помощники, надежная опора — деревенская беднота.
На второй день к вечеру из Густых Сосен двинулся, пыля по сухой дороге, хлебный обоз, покачивались возы прошлогоднего сена, понуро шагали за подводами сытые коровы, отобранные у кулаков. Детский плач, бабий пронзительный визг, щедрая мужичья брань провожали из деревни уполномоченного товарища Честных.
Лукерья и Антонида пошли со сходки побродить. Лукерье казалось, будто все вокруг пело и тихонько позванивало тоненькими стеклянными голосами. Высокие загадочные звезды перемигивались, перебегали с места на место, у берега с негромким шелестом осыпались брызгами темные волны, через узорчатые ветви с молодыми листьями виднелась круглая блестящая луна — она куда-то бесшумно катилась по звездному небу...
Она сорвала с куста листочек, повертела в руках, сказала, сдерживая радость:
— Тятя скоро возвернется. А там и Дима, хозяин мой дорогой, заявится. Вот радость-то!
Антонида обхватила ее покрепче, шепнула:
— Знаешь, Лушенька, в чем женское счастье? Выйти замуж за хорошего человека. Только у нас и выйти-то не за кого...
— Ну, что ты... — Луше стало неловко. Антонида вздохнула:
— Не будем об этом. Появится у тебя сыночек, приведешь ко мне — возьмите, Антонида Николаевна, обучите грамоте, всякому уму-разуму.