Обе счастливо засмеялись. Луша вдруг спросила:
— А почему ты Антонида Николаевна? Отец же Амвросий...
— Крещен-то он Николаем... Ладно, не интересно это. Как думаешь, где поставят школу?
Они осмотрелись вокруг. В лунной ночи лежала родная деревня: черные дома, черные деревья, кружевная ограда церкви. Смутно поблескивал крест на круглой маковке церкви. Кое-где в окнах горели тусклые огоньки... Все притихшее, сказочное.
— Вот там, однако, — Луша показала на середину деревни. — Самое подходящее место.
— Верно, Луша. Высоченный дом, два этажа. Вечером весь в огнях, там по вечерам взрослые станут учиться. И библиотека будет... А утром — динь-динь-динь... Звонок. Заходите, ученики, в классы... Будет три учительницы. Нет, лучше пять...
— Сторожем дядю Василия поставим, он поправляется уже. И пускай зимой печки топит!
— Противный он какой-то, — поморщилась Антонида. — Старый, облезлый... Злющий, видать.
— Что ты, подружка, — с осуждением возразила Луша. — Нельзя так о людях. Добрый он, душа хорошая. И совсем не старый еще. Одинокий, жена погибла, дочка неизвестно где... Мне его жалко.
Антонида схватила Лушу за руку.
— Побежим к берегу!
— Побежим!
Через несколько шагов Луша остановилась, смущенно сказала:
— Нельзя мне бегать...
В голосе у нее были радость и счастье.
Счастье! Для Луши счастье в том, что она станет матерью, что возвращается домой тятя, а за ним и Дима, наверное. Начнется долгожданная спокойная жизнь. Счастье в том, что вон как все хорошо вокруг. Тревожно еще, но налаживается, жизнь входит в новую колею. Вскоре и вовсе ладно будет... Вот в чем Лушино нетребовательное счастье.
Антонида счастлива тем, что сбывается ее мечта стать учительницей. Немного грустно, что у Луши скоро будут свои заботы, они не смогут уже дружить, как дружат сейчас. Но ничего, придет и к ней ее судьба, не обойдет стороной. Чуть завистливое, беспокойное чувство мешает полному ощущению счастья, но это девичье, стыдливое, тайное, его никто не видит, не знает...
С озера повеяло холодом, девушки плотнее прижались друг к дружке и пошли к дому. В окне Василия Коротких вздрагивал, покачивался огонек коптилки. Надо бы зайти, проведать, но уже поздно. Подружки сговорились сходить утром.
V своей избы Луша вдруг пригорюнилась, завздыхала.
— Чего ты, подружка?
— Тятенька придет, — сквозь слезы ответила Луша, — а у меня хозяйство в разорении... Вспахано плохо, посеяно мало. Огородина худая, скотины никакой нету, даже лошаденки...
— Нашла о чем горевать! Отец-то у тебя какой, сама знаешь, все наладит.
— И то верно, — улыбнулась Луша. — Еще братики возвернутся, Дима...