— Что вы, — испугался Василий, — как можно, батюшка! С детства приучен к почитанию. Тятенькой, маменькой... Тверд в вере христианской.
Амвросий посидел молча, спросил:
— Как жить думаешь? Хлеба не посеял и жать не придется... Какие у тебя соображения?
Василий вздохнул:
— Все раньше было — семья, хозяйство, достаток. Теперь ничего нету... Жена померла, дочка в приюте. Один култыхаюсь на божьем свете. Не знаю, как быть. И сир, и наг...
— Надо зацепку иметь для жизни.
Амвросий поднялся.
— Приходи, одним словом. Антонида тебя доведет.
Разговор со священником вызвал у Василия новые размышления, уже не столь отчаянные, как недавно. «Ничего, — сказал он себе. — Проживу, все наладится. Ознакомлюсь с хорошими людьми, не дадут пропасть».
Антонида повела Василия домой, как наказывал отец. По дороге Василий осторожно спросил:
— Антонидушка, у меня, поди, горячка была?
— Ну да... Высокая температура.
— Беда, девка. — Василий покачал головой. — Метался?
— Я теплым укрывала. Лукерья тоже, Фрося.
— Потемнение находило. Однако, всякую чушь городил.
— Какого-то Спиридона вспоминали.
— Спирю, царство ему небесное... А еще чего говорил?
— Не знаю. Не разборчиво так, да и я не вслушивалась.
— Да... Чуток будто помню, золото какое-то блазнилось.
— Ну про золото не слышала. — Они подошли к поповскому дому. Антонида отворила калитку. — Вот и пришли.
<Часть текста отсутствует. В электронной версии журнала в этом месте не было двух страниц>
Скоро вскипел самовар, Лукерья нарезала хлеба, поставила на стол масло, вареное мясо. Разлила чай по белым фаянсовым стаканам.
Цырен поглядел на Лушины приготовления, погладил рукой свою стриженую голову, спросил:
— Вы своим бородатым богам какие жертвы приносите?
— Как это? — не поняла Луша.
— У нас, когда дорогие гости приедут, когда радость бывает, богам угощение делают. Аракушкой маленько балуют, в очаг жирный кусочек бросают.
Луша растерялась.
— Нету у меня... Самогонку дядя Лука гонит, задаром не даст... В печку можно кусочек чего-нибудь, если хотите...
— Я о богах-то не сильно думаю, — рассмеялся Цырен. — С дороги самому хорошо бы...
Он что-то сказал по-бурятски дочке, та выбежала во двор, вернулась с большим берестяным туеском.
— Свата нет, жалко, — проговорил Цырен, разливая по чашкам молочную водку. — Познакомиться, бурятской араки выпить, о важных делах поговорить.
Он обмакнул в вино палец, брызнул на все стороны, сказал «мэндэ» — пожелал всем здоровья. Только хотел выпить, на улице послышался топот, ржание, кто-то круто осадил коня у ворот, нетерпеливо загремел кольцом у калитки.