Некоторое время Василий лежал без дум, ощущал такую легкость в теле, словно парил под закопченным потолком, поднимался над селом, глядел на все сверху. Посередине села строили школу, стучали топоры, звенели пилы. Мужики подвозили на конях лес, бабы теребили паклю, разбирали мох. Люто ругался Лука, у которого Васин мобилизовал на строительство четырех коней. Напротив будущей школы, в избе с зеленой дверью, с зелеными ставнями торговал толстый Нефед — раньше у него была своя лавка, а теперь будто от какого-то кооператива. Кто его поймет... Торговля, курам на смех: хомуты, спички, лампадное масло. Дальше понаставлены избы: у кого побогаче — с крышами на четыре ската, за высокими, глухими заборами. Есть и победнее, есть и совсем развалюхи.
Василий потрогал под шубой, постеленной на печи, тот кирпич, под которым золото. Там вроде билась живая жила, тихонечко трепыхалась. Василий облизнул губы, улыбнулся: «Золото! Хорошая жизня».
Опять пришли всякие мысли. «Ныне не поживешь во благости. Не лезть же в петлю, как Катерина... Дура баба, жизней попустилась. Не, я не таковский. Кошка ловит мышей ночью. Хорек давит кур тоже, когда темно. Совы охотятся по ночам... Это не зря богом умышлено».
Он слез с печи, вышел во двор, повесил на дверь большой амбарный замок. За воротами сел на завалинку, под самые окна. Мимо проходил Лука. Василий поздоровался. Лука задержался, будто раздумывая, подойти или нет.
— Греюсь на божьем солнышке, — проговорил Василий. — А вы все в трудах, все в хлопотах.
— Хозяйство, язва его задери, — вздохнул Лука, присаживаясь рядом, доставая кисет. — Закуривай. Ходил, глядел, как сено мне косят... Канавы, кусты не обкашивают, пропадает трава. Хальной убыток. Разорение...
Василий скрутил цыгарку, спросил:
— Наемные работники, что ли? За ними строгий глаз нужен.
— Не, не наемные, так... — махнул рукой Лука. — Хуже... За долги отрабатывают. Зимой выручал, чтобы с голоду не передохли. Пожалеешь голодранцев, после покаешься. Все мое хозяйство прахом пустить готовы.
— Хозяйство, — печально повторил Василий. — Было и у меня хозяйство. А теперь вот...
Лука остро взглянул на Василия, криво ухмыльнулся.
— А чего тебе? На колокольне возле самого бога находишься.
— По земле иссох весь, — произнес Василий. — Какой хлебушек ране выхаживал... Амбары ломились.
— А чего бросил все?
— Да вот, разорили злые люди, над женой надругались, доченьку, кровиночку мою, похитили, жива ли, нет ли, не ведаю...
Лука поднялся с завалинки, ехидно ответил:
— Не бреши, звонарь... Не прикидывайся. Товарищ уполномоченный, по продразверстке который, твой сродственник, расписал нам твою картину. Подосланный ты, вот кто.