— Тише ты... дура...
— Открой... — тоже шепотом произнесла Антонида. — Впусти меня.
— Уходи, говорю... Нельзя. У меня человек один...
Отчаянным, ненавидящим шепотом Антонида прошептала:
— Бабу принимаешь? Путаешься, Кащей бессмертный?
— Что ты, Антонидушка, какая у меня баба, окромя тебя? Не говори понапраслину.
— Отвори, слышишь... А то избу подпалю.
— Оборони тебя бог от антихристова деяния. Складно говорю тебе: катись домой.
— А-а... я тебе не нужна? — крикнула она, задыхаясь. — Другую принимаешь? Ну, погоди... Покаешься.
Ноги у Антониды подкосились, она забилась в рыданиях.
Василий не стал утешать, немного постоял и зашаркал по двору, заскрипел ступеньками, зашел в избу. Антонида, как пьяная, побрела домой за спичками: поджечь проклятущую избу, отплатить за свою погубленную жизнь. Чуть отошла, услышала как взвизгнула на ржавых петлях дверь. Антонида притаилась. Вот осторожненько брякнула щеколда, кто-то крадучись выбрался на улицу. «Баба... — промелькнуло у Антониды в голове. — Сейчас я тебя, поганую... Не уйдешь, раскровяню, космы повыдергаю. Подниму все село...» Она подалась вперед и вдруг узнала: от Василия вышел Лука.
Антонида как во сне прибрела домой, легла в постель одетая, зарылась головой в подушки, залилась слезами. Уснуть не смогла, поднялась вялая, с опухшими глазами. Увидела в окно Лушу, постучала в окно, накинула платок, выбежала к ней.
— Лушенька, пойдем к тебе... Поговорим.
— Пойдем, подружка, — приветливо позвала Луша. — У меня, знаешь, какие добрые новости...
— Мне одной тоскливо, — зябко поежилась Антонида.
— Пошто одной? — удивилась Луша. — Тятя у тебя.
— У нас ничего общего. Чужие люди, не понимаем друг друга.
— Пойдем, пойдем. Я самовар поставлю. Тятя собрался в Ногон Майлу, к Диминым родителям.
Когда Лукерья и Антонида вошли во двор, Егор приторачивал к седлу узелок с подарками: вез бурятам русское угощение — вареные яйца, огурцы, жареные подсолнухи, Лушиной стряпни шанюшки. Бутылку пернача прихватил. Сел в седло, сказал Антониде:
— Не потрафили мы со школой к осени. Ну ничего, скоро откроем, в самый главный праздник — в третью годовщину Октября. Столы, скамейки готовы, доска тоже. Нету черной краски для доски, пущай пока белая постоит. Учительницей первый год одна будете. Совладаете с ребятами?
— Справлюсь, — вяло ответила Антонида.
— Ну, прощевайте, к вечеру вернусь. А то завтра утром. А стекло-то будет?
— Не знаю...
В избе было прибрано, печка побелена: Лукерья не запускала хозяйства, хоть и трудненько ей приходилось. Помогал и отец. Как он вернулся, все в доме почувствовало мужскую руку: крыша была залатана свежеоструганными досками, заплот будто сам выпрямился. Егор поставил недостающие доски. Колодец вычищен, сруб заменен... На сарае новые широкие двери. За домом сложены доски. Когда Луша спрашивает, зачем доски, Егор только хитро усмехается