— Я никогда у тебя не спрашивал, — хмурится Билли. — Хотел спросить, но… Не знаю.
Она поворачивается к нему.
— Не спрашивал о чем?
— За сутки до того, как я получил пулю, я следил за Рамоной Диллавоу, — признается он. — И видел ее в ресторане «Тайсонс» на Раш-стрит в компании с тобой.
Пэтти напрягается.
— С какой целью ты встречалась с ней? Я никогда не спрашивал.
«Вообще-то спрашивал, Билли. Ты задавал мне этот вопрос. Ты просто не помнишь».
— Я пыталась раздобыть маленькую черную книжку, — отвечает она. — Я пыталась тебе помочь.
— Каким образом? Заплатив за ее выпивку? Ты думала, этого будет достаточно?
Пэтти вздыхает и ласково гладит Билли по ноге.
— Билли-Билли, — говорит она. — Ты всегда отталкиваешь людей, которые хотят тебе помочь, и тянешься к тем, кому не нужен.
— Это не ответ.
Пэтти качает головой и снова смотрит в окошко. Из дома выходит еще один полицейский с коробкой в руках.
— Не переживай ни о чем. — Она гладит его по руке. — Я не допущу, чтобы с тобой произошло что-либо плохое. Твоя сестра тебя защитит.
— Меня не нужно защищать. Я просто хочу узнать правду.
Она снова поворачивается и смотрит на своего измученного и сломленного младшего братика — братика, который моложе на несколько минут. Она для него старшая сестра, но всю жизнь казалось, будто она младше и ей требуется его помощь, поддержка и защита от опасностей окружающего мира.
— Помни, — шепчет она, — тебе не следует говорить ни одного слова этому Визневски. Не говори ему вообще ничего.
Я сижу в комнате для допросов. От меня не ускользает ирония происходящего: в этой комнате я сам за несколько лет допросил десятки подозреваемых. Я даже знаю, в каком месте на полу есть щели. Я знаю, куда и каким образом нужно посадить подозреваемого, чтобы он находился как раз под струей воздуха, исходящей из кондиционера, или же чтобы солнце светило сквозь шторы прямо в глаза.
Дверь открывается, и я вижу круглолицую физиономию лейтенанта Пола Визневски и чувствую исходящий от него сигарный запах. У него в руках — простенькая коричневая коробка. Он кладет ее на стол между нами.
— Ты, конечно же, понимаешь, что не арестован, — объясняет он. — И понимаешь, что можешь встать и уйти.
— Я понимаю, что ты говоришь это только для того, чтобы не зачитывать мне «права Миранды»[54] и не записывать разговор на вон тот видеомагнитофон.
С этими словами я киваю в сторону видеокамеры, стоящей на треноге в углу комнаты.
Визневски криво улыбается и садится на свое место за столом.
Хоть зачитывай, хоть не зачитывай, а я, конечно же, свои права знаю. А еще я знаю, что и Пэтти, и мой папа, и Гоулди — все они советовали мне ничего не рассказывать полиции.