Тенеграф (Пискорский) - страница 3

Войну завершил мир, который с одинаковой неприязнью восприняли все пять воюющих сторон. Умные люди понимали, что война лишь поутихла, ослабев, словно пациент, которому цирюльник выпустил слишком много крови. Но хватит нескольких урожайных лет, чтобы парни подросли достаточно, заменив погибших отцов, – и битвы начнутся снова.

Посреди всего этого, между угрозой с Юга и шатким миром на Севере, лежало королевство Серивы – корабль без руля, – управляемое молодым, неопытным королем, игрушкой в руках шести грандов. Роды их соревновались за влияние стилетами, ядом и предательствами. А в этом вареве Светлый Капитул эклезиарха Андреоса с каждым днем наращивал все большую власть, умело внедряя своих шпионов меж всеми заинтересованными сторонами. Спровоцированные им погромы тенемастеров и ибров привели к тому, что тенепространство Серивы дичало и становилось куда опаснее, чем ранее.

Год 634-й преисполнен был неуверенности. Даже самые светлые головы не в силах были предвидеть, что случится хотя бы через месяц. Для кавалера И’Барраторы – и для меня – непросто было бы найти лучшие времена.

Однако прежде чем мы приступим к повествованию о тех днях, мне предстоит еще одно непростое решение. История всегда хороша тем, что раскрывать ее можно не только с одной точки зрения. Это словно лабиринт из цветного стекла, где всякий видит что-то свое. Например, пиши я про историю реконкисты и кровавую осаду Серивы, я мог бы влезть тогда в сапоги убогого анатозийского паренька, дом которого развалился под обстрелом требушетов, – хотя, конечно, это было бы художественным преувеличением, поскольку бедные анатозийцы не имели привычки носить обувь. Мог бы я описать осаду и с точки зрения королевского пикинера, готовящегося к штурму и уже ощущающего в брюхе щекотку от сена, коим после смерти набивали людей, чтобы те не испортились во время долгой дороги назад, в родное село. Я мог бы даже начать эту историю с монаха, который, когда пали стены, похоронил полусгоревшие трупы погибших, не ведая даже, кто из них был анатозийцем, а кто – вастилийцем.

На выборе героя, словно на гвозде, повисает вся тяжесть повествования. Поэтому ничего удивительного, что мне непросто решить, с кого начать мой рассказ, – и, конечно, речь тут не об осаде Серивы, поскольку нынче она – история лишь для досужих корчмарей, а не для человека, любящего интересные книги. Не говоря уж о том, что во времена, когда начинается мой рассказ, Серива вот уже четыреста лет пребывала в руках вастилийцев; имя же ее приняла свободная конфедерация городов, что некогда стояли на землях Вастилии.