Джон слышал, как дворецкий возвращается в помещение для слуг. Вскоре раздались шаги самого Чейтера, причем не в направлении главной лестницы, а по коридору, выводившему на заднюю лужайку. Джон решил, что именно дверь, открывающаяся на лужайку, и послужила темой препирательства, это она открылась перед тем, как столкнулись Чейтер и дворецкий.
Тишина затянулась, нервы у Джона были на пределе, он напряженно ждал возвращения Чейтера. Часы в холле снова пробили один раз. Час ночи или половина второго? Он потерял счет времени. Хотел включить лампу, но его рука замерла. Снова раздались шаги Чейтера. «Каков негодяй! – подумал Джон. – Что за пакость он устроил на сей раз?» Он напряг слух. В коридоре, на ковре, на лестнице – всюду было тихо. Тишина опять грозила затянуться. Джон гадал, чем занят Чейтер. Опять послышались шаги – в холле и на лестнице. «Куда он ходил? Вынюхивал в ночи возможность совершить очередную подлость?» Дотянувшись до лампы, Джон посмотрел на часы. Они показывали без двадцати пяти минут два.
Теперь холл был пуст, и он мог попытаться уснуть. Пролежав еще какое-то время без сна, Джон рисковал бы встретить утро разбитым. Он попробовал считать овец – не помогло: все овцы напоминали Чейтера. Сосредоточился на другом лице: вдруг Надин его усыпит? Джон представлял ее волосы, глаза, губы, не испытывая стыда. В голове теснилась всякая ерунда: чужие дела, обрывки не дававших уснуть мыслей, удручающая ответственность, хотя он понятия не имел, что с ней делать и кто будет ему признателен, если он взвалит ее на себя. Хотелось от всего этого спрятаться, забиться туда, где никто не найдет! Самой блаженной тайной была, конечно, Надин. Джон представил, каково это – лежать в ее объятиях… «В холле по-прежнему кто-то есть! Что за наваждение!»
Лицо Чейтера вытеснило лицо Надин. Джон был возмущен до глубины души. Почему бы этому типу не пойти спать? Не иначе, он опять спустился и приник ухом к замочной скважине… «С меня довольно! – решил Джон. – Сейчас я преподнесу этому ничтожеству сюрприз!» Он осторожно сполз на пол. От боли из глаз посыпались искры, но Джон стиснул зубы, сдержав стон. Встав и хватаясь за мебель, он запрыгал к двери. Там, взявшись за дверную ручку, Джон замер, прислушиваясь. С той стороны, без сомнения, кто-то находился. Он повернул ручку и распахнул дверь.
В высокое окно над лестницей, прямо на ковер в холле, светила луна. В ее свете, повернув голову к Джону и подобрав одной рукой подол вишневого пеньюара, стояла Энн. Как ни удивлен был Джон, он подумал, что на портрете она должна была быть запечатлена именно такой. Линия рта мягкая, губы чуть приоткрыты, выражение глаз трудно понять. Луна словно бы высветила истинную нежность натуры Энн, как она ни старалась скрыть ее при свете дня. Сейчас, пред ликом ночи, она отважилась предстать такой, какой была на самом деле. Пеньюар подчеркивал ее мальчишескую фигуру, однако не лишал ее женственности.