Она знала теперь точно, что из дома она не уедет никуда и, если даже она снова выйдет замуж, то пусть ее муж будет жить у них…
Зачем люди женятся? Бегут от одиночества — но снова попадают в его тиски. Только одиночество это уже вдвоем, без иллюзий что-то в жизни сменить или переиначить, когда дети мокрыми глазами возвращают на землю, даже если снова рванешься полетать. Почему тянет иметь общий кров? Ведь можно и так. Без обязательств, без слез, без встрясок, без любви? Вика жила в благополучной семье — и ей казалось, что и в ее жизни должен быть мужчина, с которым можно жить как за каменной стеной, а не стоять на перекрестке, поеживаясь и жалея о том, что даже за плечи тебя обнять некому: только вот так скрестить руки на груди и чувствовать собственное тепло. Почему хочется иметь свое продолжение? Боишься уйти в небытие, не оставив частички себя на этой земле… Думаешь о том, что должна быть родная душа рядом, которая обязательно будет понимать тебя с полуслова, ведь гены-то в ней твои…
А может быть, просто хочется нежности и тепла, как котенку, который ищет человеческое тело и то запрыгивает на колени, то трется о ноги, то сворачивается клубочком на груди, забирая от тебя частичку уютного дома, приобретая ощущение защищенности и передавая тебе свое тепло, разогреваясь, как печка, и леча больные места?
Хочется, чтобы в благодарность тебя гладили — и обязательно по шерстке — и щекотали брюшко, а ты блаженно жмурился и мурлыкал от счастья. Она снова ощущала на своих губах вкус нектарин.
Губы порхали, как крылья бабочки, по телу, слегка касаясь испуганной кожи в гусиных пупырышках, — порхали, пока бабочка не садилась и не замирала на минуту внутри розового цветка, — и вот уже цветок выпрямился во весь рост, тело выгнулось радужным мостиком, и молния без грома пронзает, на минуту обездвижив тело…
— Ты мой золотой, мой милый, мой единственный, ворвавшийся, как солнечный луч сквозь щель между тяжелыми ночными шторами.
Облизывала губы, вспоминая и повторяя чужие прикосновения. А за окном стояла весна, хотя еще весь февраль был впереди, с его вьюгами, завывающими волками в ночи. Но пока январь смотрел мокрыми очами, по карнизу радостно звенела капель и съезжали, будто отрываясь от опоры и улетая, снега с крыш — и даже в комнате пахло весною и набухшими почками вербы. Жизнь снова была полна гомона птиц, воробьи и голуби тоже пели, и сороки, щеглы, синички, свиристели старались наперегонки… И попугайчики в клетке передразнивали всех по очереди. А внизу живота пробились сквозь толстую корку льда первые крокусы и тянули свои шеи, будто птенцы из гнезда в ожидании корма, влажно согретые выглянувшим из-за туч солнцем.