— Это неправда! — взревела я. — У тебя нет с Филиппом ничего общего, ты полная ему противоположность!
Я кричала так громко, что голос мой срывался, а в висках стучало.
— Лучше узнать, что мой муж мертв, чем переживать весь этот кошмар в обществе мошенника-садиста!
Незнакомец наблюдал за мной с таким спокойствием, словно хотел сказать: «Ты закончила?».
Потом он поднялся, взял пустые стаканчики из-под йогурта и выбросил в мусорное ведро. В довершение всему положил ложку в посудомойку. И наконец, сел на корточки, собрал осколки и отправил в мусорное ведро. Покончив с этим, он, ни слова не говоря, вышел из кухни.
В течение нескольких секунд я не двигалась с места, потом взлетела вверх по лестнице в спальню, захлопнула дверь, бросилась на постель и накрыла голову подушкой. Но о том, чтобы успокоиться, не могло идти и речи, даже тишина казалась оглушительной. Если его задача — довести меня до безумия, то справляется он с ней очень даже неплохо.
Откинув подушку, я начала кататься по кровати туда-сюда, потом уставилась в потолок, о который без устали билась большая муха, издавая при этом странный чмокающий звук, и вдруг задалась вопросом: сколько людей до меня уже лежали в этой комнате и так же глядели на этот потолок.
Внимание мое привлекли мелкие трещинки, которые я ранее никогда не замечала. Аккурат над моей головой, только там. Я подумала, что сама прочертила их, силой своего воображения. Отвела взгляд от потолка. И в памяти воскресла одна картина: мы втроем — Филипп, Лео и я — сидим в этой кровати. Я закрыла глаза.
С детской темой я тянула довольно долго. В отличие от Филиппа, который еще в самом начале наших отношений сказал, что очень хотел бы стать отцом, и тут я перед самозванцем не лукавила. Сомнения терзали одну меня. Филипп думал, я боюсь потерять свою независимость, спасовать в роли матери или что-то вроде того, но причина крылась в другом. Я не умела охранить ребенка от мира, но страх мой заключался не в этом, во всяком случае, не только в этом. Я не боялась, что буду плохой матерью, но боялась, что Филипп будет плохим отцом. Филипп ненавидел своего папашу, сеньор Петерсен был настоящим чудовищем. Хладнокровный тиран. Угодить ему казалось невозможно, — как Филипп ни старался, его в заключение все равно отправили в интернат. Сын никогда не простил отца за эту свою ссылку, за то, что тот не выносил его присутствия больше пяти минут. Но разве, в конце концов, мы не становимся в точности такими, как наши родители?
Прошло довольно много времени, прежде чем я нашла в себе силы поговорить на эту тему с Филиппом.